погромов, но и в изощрённой изобретательности – как видов истязаний, так и в орудиях пыток. Иоанн часто присутствовал на допросах своих жертв и с видимым удовлетворением наблюдал за их муками. Одну из таких «сцен» 28 мая 1575 года видел в Александровской слободе английский посол Джером Горсей.

«В день святого Исайи царь приказал вывести огромных диких и свирепых медведей из тёмных клеток и укрытий. Потом привезли в специальное ограждённое место около семи человек из главных мятежников, рослых и тучных монахов, каждый из которых держал крест и чётки в одной руке и пику пяти футов длины в другой.

Вслед за тем был запущен дикий медведь, который, рыча, бросался с остервенением на стены. Крики, шум людей сделали его ещё более свирепым. Медведь учуял монаха, он с яростью набросился на него, поймал и раздробил ему голову, разорвал тело, живот, ноги и руки, как кот мышь, растерзал в клочки, пока не дошёл до мяса, крови и костей. Так зверь сожрал первого монаха, после чего стрельцы застрелили его. Затем другой монах и другой медведь были стравлены, и подобным образом все семеро, как и первый, были растерзаны».

По сообщению Пера Перссона, медвежью травлю царь «часто заводил зимой, когда бывал в Москве и мог смотреть на лёд из своей комнаты. Тут он приказывал выводить множество пленных, заставлял их бороться и драться с медведями, которые безжалостно убивали и терзали их».

То же самое Грозный проделывал с собственными подданными, ненароком подвернувшимися под руку или ему, или его холуям. По описанию Гваньини, царь и его старший сын Иван «охотно любуются этим зрелищем и до упаду смеются».

Родственникам убиенных во время этого «представления» Грозный выплачивал денежную «виру» за пролитую кровь, одну или две золотые монеты. По его мнению, это была вполне достаточная компенсация за потерю кормильца.

Травля собаками и в особенности медведем освобождала палачей от необходимости захоронения останков умученных. Гибель в пасти животного идеально соответствовала традиции квазипогребения[34] «нечистых» покойников вне земной тверди.

Никаких гуманных чувств ни к отдельным лицам, ни к народу в целом Грозный не испытывал. Для него человек был лишь источником дохода: чем больше «людишек», тем богаче государство, то есть он – самодержец Иоанн IV. Народ этот самодур и тиран сравнивал со своей бородой.

– Чем чаще стричь бороду, – говорил он, – тем гуще она будет расти.

Вообще, к русскому народу относился с пренебрежением, считая себя немцем, свою родословную вёл от римского императора Августа, его брата Пруса, мифологического предка Рюрика. Английский посол Джильс Флетчер передаёт такой случай.

Царь сделал заказ одному ювелиру. Передавая ему для работы слиток золота, он предупредил мастера, чтобы он тщательно следил за расходом драгоценного металла, так как все русские воры. Ювелир улыбнулся. Иоанн захотел узнать, что развеселило англичанина.

– Если ваше величество простит меня, – ответил золотых дел мастер, – то я вам объясню. Ваше величество изволили сказать, что русские все воры, а между тем забыли, что сам русский.

– Я так и думал, – соизволил ответить Грозный, – но ты ошибся: я не русский, предки мои германцы.

От этого «германца» народ бежал на южные и восточные окраины России, а военные – в Литву и Польшу. Постоянными репрессиями командного состава Иоанн превратил армию в небоеспособную громаду – посмешище Запада. Впечатляющую характеристику дал ей Н. Карамзин: «В то время, когда Иоанн, имея триста тысяч добрых[35] воинов, терял наши западные владения, уступая их двадцати шести тысячам полумёртвых ляхов и немцев, – в то самое время три купца и беглый атаман волжских разбойников дерзнули без царского повеления завоевать Сибирь».

Царь и его кромешники творили насилие в городах и весях, опустошавшихся голодом и чумой. Число жертв от них было в несколько раз больше, чем от погромов опричников.

Но в памяти современников казни, погромы, мор и голод слились в одно бедствие. Опричнина произвела на современников ошеломляющее впечатление. Историк Р.Г. Скрынников так оценил это социальное бедствие в жизни русского народа: «По своему деморализующему влиянию на русское общество террор можно сравнить разве что с монгольским игом».

Ознакомление с террористической стороной общегосударственной деятельности российского самодержца Ивана IV невольно вызывает вопрос: как эта одиозная фигура смогла войти в сознание народа (но не его современников) более чем положительной личностью? Ответ на этот вопрос дал ровно 200 лет назад Николай Михайлович Карамзин: «Добрая слава Иоаннова пережила его худшую славу в народной памяти: стенания умолкли, жертвы истлели, и старые предания затмились новейшими. Но имя Иоанново блистало на Судебнике и напоминало приобретение трёх царств монгольских: доказательства дел ужасных лежали в книгохранилищах, а народ в течение веков видел Казань, Астрахань, Сибирь как живые монументы Царя-Завоевателя; чтил в нём знаменитого виновника нашей государственной силы, нашего гражданского образования; отвергнул или забыл название Мучителя, данное ему современниками, и по тёмным слухам о жестокости Иоанновой доныне именуют его только Грозным, не различая внука с дедом, так названным древнею Россиею более в хвалу, нежели в укоризну. История злопамятнее народа!»

Да, мы плохо знаем свою историю, а потому старые предания и затмеваются новейшими.

«Ко Господу отойде». Как и все деспоты, Иван IV был труслив. Проливая реками чужую кровь, как осиновый лист дрожал за себя любимого. Будучи человеком неглупым, понимал, что едва ли удостоится царствия небесного, несмотря на все старания замолить земные грехи, которые являлись по существу преступлениями дикой и необузданной натуры, наделённой безграничной властью.

Впрочем, Грозный панически боялся не только небесных кар, но и отмщения на земле. Сохранилась его переписка с королевой Елизаветой, в которой царь оговаривал возможность воспользоваться гостеприимством английской короны, если в России возникнет угроза его жизни. Всех боясь и никому не доверяя, царь окружил себя десятками волхвов и чародеев. От этого подозрительного общества Грозный почерпнул начатки знаний по астрологии и магии, уверовав в силу последней.

На исходе 1583 года царь почувствовал себя совсем плохо, и в это время над Москвой появилась комета. Превозмогая себя, Грозный вышел на Красное крыльцо и долго наблюдал за небесной гостьей.

– Вот знамение моей смерти! – воскликнул он.

Действительно, с этого дня тело царя начало пухнуть, а изо рта несло смрадом от гниющих внутренностей. По всем монастырям были разосланы грамоты с «нижайшей» просьбой Иоанна: «В великую и прелестную обитель, святым и преподобным инокам, священникам, дьяконам, старцам соборным, служебникам, клирошанам, лежням и по кельям всему братству: преподобию, ног ваших касаясь, князь великий Иван Васильевич челом бьёт, молясь и преподобию вашему, чтоб вы пожаловали, о моём окаянстве соборно