— Да, верховный правитель реки Нил, истинного царства Египет. Александрия считается неегипетским городом.

— Я согласен с этим. На самом деле очень греческий город.

— Только не в пределах Царского квартала. — Антоний старался выглядеть равнодушным. — Когда она приедет?

— В начале нового года.

Упавший духом Антоний взмахом руки отпустил его.

— Завтра я раздаю щедрые дары Рима всем нынешним и будущим монархам, — сказал он. — На агоре. Обычай и традиции требуют, чтобы я был в тоге, но я ненавижу тогу. Я ношу золотые доспехи. У тебя с собой есть парадные доспехи?

Фонтей очень удивился.

— Нет, Антоний. Даже будничных нет.

— Тогда Сосий одолжит тебе.

— А доспехи… это законно?

— Вне Италии все решения триумвира законны. Я думал, что тебе это известно, Фонтей.

— Признаюсь, я не знал.

Антоний воздвиг высокий трибунал на агоре, самом большом открытом пространстве в Антиохии, и уселся там, красуясь в великолепных доспехах. Губернатор Сосий и легаты Антония расположились на трибунале, приняв менее внушительные позы. Бедный Фонтей чувствовал себя неудобно в чужих доспехах, предоставленный самому себе. С каких это пор, удивился он, Антоний взял себе двадцать четыре ликтора? Единственным магистратом, имеющим право на такое количество ликторов, был диктатор, и Антоний был против диктаторства. А сам сидит, как диктатор, с двадцатью четырьмя ликторами. Даже Октавиан не смел так поступить, несмотря на то что он — сын бога.

Это было закрытое собрание. Присутствующие явились по личным приглашениям. Охрана заблокировала все входы на агору, к большому недовольству жителей Антиохии, не привыкших к тому, чтобы их не пускали туда, где они обычно собираются.

Не прозвучало никаких молитв, авгурами не были прочитаны знаки. Интересное и странное упущение. Антоний просто произнес длинную речь высоким, далеко слышным голосом:

— После многих месяцев раздумий, тщательного анализа, многочисленных бесед и проверки документов я, император и триумвир Марк Антоний, принял решение относительно Востока. Во-первых, что такое Восток? Я не включаю сюда Македонию и ее префектуры, расположенные в самой Греции, Пелопоннес, Киренаику и Крит. Хотя они входят в компетенцию триумвирата, географически и физически они принадлежат к территории Нашего моря. Восток — это Азия, то есть вся земля восточнее Геллеспонта, Пропонтиды и Фракийского Босфора.

«Хм, — подумал Фонтей. — Это обещает быть интересным! Я начинаю понимать, почему он решил продемонстрировать военную мощь Рима, а не его гражданское правительство».

— На Востоке будут три римские провинции, каждая под непосредственным контролем Рима через губернатора. Первая — провинция Вифиния, в которую входят Троада и Мизия, с восточной границей по реке Сагарис. Вторая — провинция Азия. Сюда входят Лидия, Кария и Ликия! И третья провинция — Сирия с границами по Аманским горам, западному берегу Евфрата и пустыням Идумея и Каменистая Аравия. Однако южная часть Сирии будет также включать царства, сатрапии и княжества, как и западный берег Евфрата!

Небольшая толпа зашевелилась, некоторые лица были довольны, некоторые погрустнели. С одной стороны под большой охраной стояли несколько человек восточного типа, скованных одной цепью. «Кто они? — спросил себя Фонтей. — Ничего, я обязательно узнаю».

— Аминта, выйди вперед! — крикнул Антоний.

Из толпы вышел молодой человек в греческой одежде.

— Аминта, сын Деметрия из Анкиры, от имени Рима я назначаю тебя царем Галатии! В твое царство входят все четыре галатийские тетрархии, Писидия, Ликаония и все районы от южного берега реки Галис до побережья Памфилии!

Раздалось дружное «Ах!». Антоний отдал Аминте самое большое царство, даже большее, чем царство, которым правил старый амбициозный Деиотар.

— Полемон, сын Зенона из Лаодикеи, от имени Рима я назначаю тебя царем Понта и Малой Армении, включая все земли на северном берегу реки Галис!

Лицо Полемона было знакомо. Он усердно плясал под дудку Антония. Теперь он получил награду. Огромную.

— Архелай Сисен, сын Глафиры, верховный жрец богини Ма, от имени Рима я назначаю тебя царем Каппадокии, начинающейся восточнее большой излучины реки Галис и включающей все земли на ее южном берегу, оттуда до побережья Тарса и далее до побережья Киликии Педии. Твоя восточная граница — река Евфрат выше Самосаты. Я могу выделить небольшие участки в пределах твоего царства как лучше управляемые другим человеком, но фактически вся территория — твоя.

«Еще один очень довольный молодой человек, — подумал Фонтей. — И посмотрите на его мать! Ходят слухи, что она своей вагиной высосала это из Антония. Умно выбрать молодых людей. Клиенты на десятилетия».

Теперь настала очередь второстепенных назначений: Таркондимота и прочих. Но потом перешли к казням, чего Фонтей не ожидал. Лисаний Халкидский, Антигон Иудейский, Ариарат Каппадокийский. «О, я не воин!» — вскричал про себя Фонтей, борясь с тошнотой при виде потоков крови, на которую роем слетелись липкие мухи, и все это под жарким солнцем. Антоний равнодушно смотрел на эту бойню. Сосий потерял сознание. «Вот уж этого я не сделаю», — решил Фонтей. Он поблагодарил всех богов, когда наконец смог уйти во дворец губернатора. Конечно, Антоний остался. Он устроил угощение для новых правителей и их свиты прямо на агоре, потому что во дворце не имелось ни больших помещений, ни просторных дворов. Если бы Фонтей не знал, он сказал бы, что дворец губернатора в Антиохии раньше был особенно грязным караван-сараем, а не домом царей, таких как Антиох и Тигран.

Утром он впервые увидел настоящего парфянина, беглеца по имени Монес, бежавшего от нового царя Фраата. С искусственной бородой, завитой колечками, на золотых крючках, надетых на уши, в цветистой юбке, жакете с оборками и с огромным количеством золота.

— Я думаю сделать его царем скенитских арабов, — сказал Антоний, довольный проведенными назначениями. Заметив, что Фонтей скорчил гримасу, он удивился. — Ты не одобряешь? Потому что он парфянин? А мне он нравится! Фраат убил всю его семью, только ему удалось убежать.

— Или ему помогли убежать, — заметил Фонтей.

— Зачем это надо? — в недоумении спросил Антоний.

— Потому что весь мир знает, что ты планируешь вторжение в Парфянское царство, вот почему! Как бы царь ни боялся быть свергнутым собственной плотью и кровью, он не дурак и сохранит одного наследника! Я думаю, Монес здесь как парфянский шпион. Кроме того, он горд и высокомерен. Не думаю, что он будет очень рад повелевать кучкой пустынных арабов.

— Gerrae! — воскликнул Антоний, на которого эти слова не произвели впечатления. — Я думаю, Монес хороший человек. Готов поспорить, что я прав. Тысяча денариев?

— Согласен! — ответил Фонтей.

Главная причина, по которой Клеопатра не торопилась ехать в Антиохию, не имела ничего общего с назначением регента или совета. На это не требовалось много времени. Время ей нужно было, чтобы подумать и чтобы прибыть в нужный момент. Ни раньше, ни позже. И что она будет просить, когда приедет в Антиохию? С приглашением к ней приехал человек, очень отличавшийся от Квинта Деллия. Фонтей — аристократ и предан Антонию. И участвует он в этом не ради денег. Слишком опытный, чтобы его можно было поймать на чем-то. Тем не менее от него исходила аура опасения… нет, беспокойства. Вот нужное слово! Беспокойство! Хотя жизнь в последние четыре года проходила без особых событий, старшая фараон ни на йоту не ослабила бдительности. Ее агенты на Востоке и на Западе регулярно докладывали ей. Но некоторых вещей она не знала, в частности кто и чего ожидал от Антония, когда он думал над тем, кого куда распределить. Как только Фонтей сказал, что Антоний уже в Антиохии, она поняла, почему он вдруг захотел, чтобы царица Египта стояла у его возвышения с толпой грязных крестьян и ничего не получила. Просто стояла бы там, как доказательство, что и Египет находится под римским зонтом. В тени.