Полковник Гущин позвонил старшему опергруппы Главка уже с дороги – наигранно спокойным тоном объявил, мол, у него важные дела до утра. И попросил «пробить» номер телефона – срочно. В пути они менялись с Макаром, тот тоже садился за руль, потому что им предстояло преодолеть более трехсот километров.

Они уже подъезжали к Калуге в три часа ночи, когда Гущину позвонил дежурный оперативник – он был взволнован.

– Откуда у вас этот номер, Федор Матвеевич? – выпалил он.

– Мне с него сегодня позвонили.

– Знаете, кому этот номер принадлежал? Илье Громову! Мы ж так и не нашли у него мобильного. А номер зарегистрирован на него.

– Петр Смоловский забрал у Громова мобильный, когда похитил его и держал в гараже, он на его мобильный записывал пытки, не на свой. И он ничего твари этой… Мачехе мертвых не пересылал. Он с ней встречался. И отдал ей телефон с записью. – Клавдий Мамонтов говорил это уверенным тоном. – Нас Смоловский обманывал, но он – единственная реальная нить к ней… Мобильный с записью пыток у нее – она до сих пор ими любуется. И это тоже улика убойная…

– Указатель на Людиново. – Полковник Гущин кивнул в темное окно, где фары их внедорожника высветили указатель на федеральной трассе. – Мы почти приехали. Сворачиваем. Я ей сейчас сам позвоню.

Они свернули и промчались мимо корпусов чугунолитейного завода, бессонного даже в сей глухой час. Город раскинулся впереди на берегах озера Ломпадь – прекрасного, чистого и древнего, окруженного вековыми лесами, не вырубленными под застройку. Но они оставили город позади, остановились, и Гущин набрал тот номер в одно касание.

– Мы на месте в Людинове.

– Чудесно. И мы готовы вас встретить. – Голос в мобильном звучал мягко, почти приветливо, однако от этой мягкости у них всех побежали мурашки. – Двигайтесь по берегу озера на земли агрохолдинга, в помидорное царство матери-земли. Мимо теплиц… Ну а за ними перекресток трех дорог. Выбирайте правильную и поскорее. Я ждать долго не намерена. На восходе ритуал теряет силу, а ночи июльские коротки. Торопитесь, выбирайте свой путь. Если опоздаете, больше никогда не увидите своего ребенка.

Гудки.

– Тварь… издевается над нами. – Клавдий Мамонтов стиснул кулак. – Макар, мы найдем ее. Я сам с ней разберусь… И то, что она Малофеева прикончила, меня не остановит.

По берегу озера, похожего на черную чашу, обрамленную лесной чащей – в поля. По обеим сторонам шоссе раскинулись теплицы агрохолдинга, замелькали придорожные щиты-плакаты – помидоры, помидоры. Клавдий Мамонтов напряженно смотрел в навигатор, боясь пропустить перекресток трех дорог…

Шоссе-бетонка вильнуло в лес, и они очутились на перекрестке трех дорог – в чащу уводила просека, сельский проселок тянулся вглубь полей и теплиц.

Они остановились. Полковник Гущин включил дальний свет.

– Три дороги. По шоссе мы приехали, значит, остаются две. Две жертвы были обнаружены в лесу… Она сама провела девять дней в том бункере в тайге, где и свихнулась… Лес… он для нее важен. Она там. – Он показал в сторону просеки. – Надо ехать туда.

– Постойте. – Макар выпрыгнул из машины.

Он стоял, прижимая ладони к груди, словно удерживал свое бешено бьющееся сердце, вглядывался в ночь – на востоке небо уже светлело, грозя быстрым рассветом – прекрасной розовой зарей.

– Макар, ну, что с тобой? – тихо спросил полковник Гущин. – Макар, надо торопиться, садись в машину.

Он назвал его Макаром, а не кузеном…

И маски не было на его лице, он словно забыл обо всем этом в одночасье.

– Она сказала нам: мать-земля. – Макар повернулся к ним. – И генерал нам рассказывал, что ей тот образ матери-земли явился в схроне. Лес для нее всегда был угрозой, а земля ее спасла. Земля там, Федор Матвеевич. – Он указал рукой на темные поля агрохолдинга. – Значит, и она тоже там, а не в лесу.

Полковник Гущин думал пару секунд.

– Ладно, ты меня убедил. Это ты чувствуешь так сейчас, да? Так же, как когда за нами следили?

– Нет, я просто подумал логично и… я очень надеюсь, что не ошибаюсь… там ведь моя дочь!

Он запрыгнул в машину, и они свернули в поля.

– Это она за нами следила, – сказал Клавдий Мамонтов. – Наняла того детектива. Раткевич-Ольховская от него узнала, где мы все живем. Она решила все сама разведать и вместе с Павловой заявилась в первый раз в Спасоналивковский от какого-то липового христианского фонда. А тачку себе на такой случай могла приобрести заведомо угнанную, через кавказские сайты, она же профи в таких делах, учитывая ее финты с поддельными документами.

Теплицы внезапно кончились, а за ними располагались пустые необработанные поля. Земля отдыхала здесь. Небо светлело, они мчались в неизвестность по проселку.

Вдалеке – опушка леса и…

Ветряки…

Рядом с ними длинный железный ангар из тех, в которых фермеры хранят убранный картофель и кормовую свеклу.

Они на полной скорости подъехали к ангару, выскочили из машины.

– Камера беспроводная. – Клавдий Мамонтов указал на крышу сарая дулом пистолета – как и когда он его вытащил, они даже не успели заметить. – Если она там, то давно нас заметила, еще на подъезде.

Он рванул на себя тяжелую дверь ангара. Она неожиданно легко и бесшумно открылась.

Свет…

Неяркий, желтый, гнойный… какой-то ненормальный, первобытный свет.

Словно темная пещера, ангар был тускло освещен парой жаровен, в которых тлели сухие лавровые листья, наполняя все помещение едким ароматным дымом. У стен на полу горело несколько толстых восковых свечей.

Клавдий Мамонтов вошел первым. Полковник Гущин и Макар – за ним.

То, что они увидели…

Это зрелище – нелепое, дикое и страшное – заставило их всех впервые всерьез осознать, что перед ними сумасшедшая.

К дыму лавра в ангаре примешивался сильный запах спирта. Целая лужа его растеклась по полу, пропитывая утрамбованную землю. В центре валялись три пустые канистры и железное грязное ведро, которое, видимо, использовали под туалет, пока сидели в этом новоявленном «бункере-храме» и ждали.

У дальней стены на деревянном складном стуле посреди лужи горючего спирта восседала Мачеха мертвых. На деревянной подставке рядом – два мобильных телефона.

Наина… Нина… Ольховская, Кавалерова, Раткевич.

Женщина была абсолютно голой.

Завидев их, она медленно встала, выпрямилась во весь свой невысокий рост – приземистая, коротконогая, вся округлая, словно древняя статуэтка, широкобедрая, с выпирающим животом и обвислыми грудями, не стесняющаяся ни своих дряблых ляжек, ни заросшего волосами лобка, ни уродливых грудей…

Ее выпуклые серые глаза сейчас казались неестественно большими и желтыми – в них плясали отблески огня.