Видя выжидательную позу Омилова, Найберг кивнул:

– Кажется, он наконец определился со своим курсом.

Решимость преобразила лицо Омилова:

– Тогда я хотел бы остаться – хотя бы для моральной поддержки. – Он прошел к стулу сбоку от стола Найберга, около стенного пульта, заняв, согласно этикету Дулу, место второстепенного лица. – Но могу ли я спросить, какое отношение к этому имеет капитан Нг?

– Эренарх желает спасти своего отца, а она – капитан единственного пригодного для этой миссии корабля.

– А что, еще есть время? – осевшим от внезапной надежды голосом спросил Омилов.

– Время есть. – Адмирал посмотрел на портрет Геласаара III. – Но вот будет ли приказ?

* * *

Дверь в кабинет открылась.

Ванн и Жаим, исполняющие теперь роли почетного эскорта, шаг в шаг следовали за Эренархом.

Ванн никогда еще не бывал в этом святилище. Из-за плеча Брендона он увидел панораму космоса и силуэты двух фигурок на ее фоне.

Когда они вошли в кабинет, освещение слегка изменилось, и он узнал Найберга и Себастьяна Омилова.

Соображать, почему гностор здесь, было некогда: отворилась противоположная дверь, и в нее вошла группа пышно разодетых, прямо с бала, Дулу.

«Это их доспехи», – подумал Ванн. Но напряженная атмосфера не способствовала юмору.

Брендон занял место прямо под портретом своего отца. Он переоделся в голубой, не привлекающий внимания камзол, и всякий, кто смотрел на него, невольно смотрел и на портрет. Сходство было поразительным.

Харкацус, мельком взглянув на Эренарха, поклонился и прошел дальше в комнату, а остальные за ним. Высокий, красивый, на пятом или шестом десятке, эгиос был одет в алый с золотом костюм, и в черных с золотыми прядками волосах сверкали рубины. Его осанка, угол головы при поклоне, положение рук – все излучало эйфорическую уверенность в собственной важности.

Позади него на заранее, видимо, отрепетированном расстоянии шел Штулафи Й'Талоб, Архон Торигана, агрессивно выпятив грудь и локти; за ним виднелось тонкое черное лицо Хришнамритуса, Архона Бойяра; Архонея Цинцинната держалась сбоку от Торигана.

Но тот, кто привлек все внимание Ванна, заставив его пропустить начальные фразы, был Тау Шривашти; золотистые глаза Архона, заметив Брендона, задержались на его подбитом лице, и Шривашти напрягся, как от удара. Голоса Дулу журчали, проделывая тысячелетний ритуал официальных приветствий. Харкацус явно затягивал с этим – быть может, он сознавал, что старинные формы создают видимость стабильности.

Шривашти, сознавал он это или нет, использовал движение других, чтобы отойти в задние ряды, став за спиной у Торигана. Ванн заметил, что напряжение немного отпустило его.

Да он босуэллирует. Но кому? Фелтону, конечно. Знает, что тот цел. Уж не с Фелтоном ли дрался Брендон?

– ...я имею честь и привилегию, – звучно, искренне и убедительно говорил Харкацус, – предложить нас в качестве совета, дабы помочь вам, как наследнику престола, служить тому, что осталось от нашей Панархии Тысячи Солнц.

Не успел Брендон ответить, слово взяла пожилая Архонея Цинцинната; возраст даровал ей не меньшее уважение, чем ему – титул.

– Мы сознаем, что вы, как преданный сын Геласаара, укажете нам, что у нас уже существует правительство, возглавляемое Панархом.

– Но мы не можем связаться с ними, равно как и они с нами, – закончил Харкацус. Слова вылетали у него так четко и быстро, словно он творил некий обряд, заклиная зло. – Мы даже не можем быть уверены, что они еще живы. Между тем хаос угрожает не только тем немногим из нас, кому посчастливилось достигнуть убежища. Подумайте о планетах, оставшихся без защиты, о бесчисленных Высоких Жилищах, основанных вашими и нашими предками, об Инфонетических Узлах, о торговых связях – все это отдано на произвол варварских сил Эсабиана, а гражданам грозит уничтожение или рабство.

Он сделал паузу и поклонился Брендону, но все его внимание было сосредоточено на адмирале.

Он знает, что вся власть, которая еще осталась, находится в руках Найберга; Брендон для него – только фигура с короной на голове. Но почему же Брендон им не отвечает?

Найберг перевел взгляд на Эренарха, и Харкацус поторопился закончить свою речь – только эта торопливость и выдавала испытываемую им, впрочем, небольшую, неуверенность.

– Ваша преданность Его Величеству вашему отцу вызывает всеобщее восхищение. – Харкацус широким жестом указал на портрет и на звезды, обретя прежнюю убедительность. – Мы пришли сюда с большого собрания Семей Служителей – такого еще не было со дня, когда мы отпраздновали ваше благополучное прибытие. Там мы слышали хор похвал; эти люди готовы посвятить свои сердца, умы и руки вам, последнему живому представителю Тысячелетнего Мира.

Его взгляд перешел с Найберга на Брендона, ни один из которых не шелохнулся. На заднем плане стоял Себастьян Омилов с измученным, почти страдающим лицом, и Ванн с удивлением увидел рядом с ним вошедшую незаметно капитана Нг.

– Собрание носило неофициальный характер, но вопрос единства и направления приобрел такое значение по мере того, как время идет и мрачные известия растут в геометрической прогрессии, что мы пришли к согласию. Мы должны что-то делать, и время не ждет. Мы предлагаем себя вам, как специалисты различных областей знания, для совета... и руководства.

Харкацус снова поклонился, и Брендон снова промолчал.

Харкацус улыбнулся и заговорил опять – чуть громче – теперь он уже не предлагал, а наставлял:

– Если вы позволите мне коснуться личных аспектов, то нельзя отрицать, что вы молоды и никогда не думали, что вам придется занять место своего уважаемого брата Семиона лит-Аркада, а значит, не получили подготовки, которой он занимался всю свою жизнь. Прошу прощения, что упоминаю об этом, но даже ваше обязательное образование было прервано вследствие инцидента, прискорбного, но извинительного юноше, воспитанному в правилах большого света...

Другими словами: «Ты невежда и не заслуживаешь доверия». Ванн стоял с каменным лицом, но гнев закипал в нем. Почему он не возражает?

– Именно на светском поприще вы не имеете себе равных, украшая собой аристократическое общество, которому столь необходимо держаться вместе в наше смутное время...

Все равно что сказать: ты просто хлыщ, и в этом заключается твоя жизненная функция. Именно это место тебе и отведут, если не будешь действовать. Защищайся же!

Но Брендон молчал.

Улыбка Харкацуса стала слегка натянутой, и Ванн с мрачным удовлетворением заметил испарину на его высоком лбу. В благородно-звучном голосе появились едкие ноты.

– Время поистине смутное, и оно требует от нас, как от наших предков тысячу лет назад, чтобы мы повели людей навстречу смерти во имя победы. Но никто не пойдет за теми, кто в лучшие времена, пусть с благими намерениями, но опрометчиво, переступил через принятые у нас законы и обычаи.