Но пока что достаточно будет просто отослать ее. Он сосредоточил на ней всю силу своего взгляда, чувствуя поддержку своих сторонников. Сочтя, что молчание слишком затянулось и пора отдать следующий приказ, он сказал:

– Капитан, ваше поведение граничит с неповиновением. Вы можете идти.

Но она встретила его взгляд, не дрогнув, и он внезапно вспомнил, что эта женщина противостояла гиперснарядам Эсабиана при Артелионе и отдала десять тысяч жизней во исполнение того, что считала своим долгом.

Кестиан отчасти даже пожалел, что ее придется уничтожить.

– Нет, эгиос, я не уйду, – сказала она, – пока вышестоящий офицер мне не прикажет. Эренарх прав. Если есть хоть малейший шанс спасти Панарха, мы должны попытаться – этого требует наша присяга.

Она еще смеет напоминать мне о присяге!

Кестиан почувствовал, как его зубы обнажаются в приступе гнева, сжигающего сожаление и укрепляющего решимость. Сейчас он с этим покончит.

– Панарх погиб, а с ним и ваша карьера, капитан. Соларх, – обратился он к десантнику рядом с Эренархом, – приказываю вам арестовать капитана Нг за неповиновение конституционному правительственному органу.

Десантник взглянул на Эренарха, а тот смотрел на Найберга глазами, потемневшими от наплыва эмоций, которые на миг внушили страх Кестиану.

Забудь о нем. Он больше ничего не может сделать.

Кестиан увидел безнадежность в глазах Соларха, увидел, как его рука легла на кобуру и вынула из нее оружие, как его нога напряглась, готовясь сделать шаг вперед...

Но тут всех удивил старый большеухий гностор, стоявший, позабытый всеми, в заднем углу у пульта.

– Нет, – хрипло сказал Омилов. – И чуть погромче: – Я запрещаю.

Кестиан Харкацус изумленно обернулся. В своем ли уме этот человек? Омилов в полной тишине работал с клавиатурой. Кестиан собрался с мыслями.

– Вы запрещаете? Профессор, вы ничего не можете сделать! – В гневе Кестиан отбросил всякие церемонии: понизив ученое звание гностора на одну степень, он предостерегал Омилова от вмешательства в политическую борьбу.

Но тот улыбнулся, как-то внезапно помолодев.

– «Ничего не делать способен кто угодно», – процитировал он и нажал на клавишу приема.

По его лицу пробежала вспышка сканирования сетчатки, и бесстрастный голос компьютера объявил:

– Личность удостоверяю: Себастьян Омилов, прерогат первой степени милостью Его Величества Геласаара III.

У Кестиана дыхание застряло в горле, и тут зазвучали Фанфары Феникса, наэлектризовав всех присутствующих и повернув их лицом к пульту, словно марионеток.

Перед ними возник Геласаар – сила его личности шла от изображения на экране, как цунами, которое, порожденное в океане сдвигами планетарной коры, сметает на своем пути все, что создано человеком.

– Слушайте меня все, кто видит и слышит: повинуйтесь этому слуге моему так, как повиновались бы мне, или будете объявлены изменниками. – Он обвел глазами всех присутствующих и исчез с экрана.

– Командные функции инициированы, – объявил компьютер. – Локальное подчинение завершено, все узлы станции под контролем. Жду ввода.

От наступившей вслед за этим тишины в ушах у Харкацуса зазвенело. Прерогативный Вирус, запущенный в ДатаНет более восьмиста лет назад, в очередной раз выполнил свою функцию: власть над Аресом перешла к Себастьяну Омилову. Никакие средства защиты не действуют против прерогата: если он захочет, он может впустить на станцию вакуум или взорвать ее реакторы, и никто его не остановит.

Омилов шагнул вперед.

– Его Величество предоставил мне право судить и миловать, и сейчас я это осуществляю. Под страхом позора, забвения и смерти приказываю вам направить все усилия на спасение Его Величества.

Последняя слабая надежда зародилась в Кестиане: Омилов не приказывал им подчиниться Эренарху – он только подтвердил его приказ. Может быть, еще есть шанс...

Но за Кестианом наблюдали. Не успел он раскрыть рот, как Тау передал ему по босуэллу: (Не валяйте дурака. Он не может посадить Брендона Аркада на трон, но может помочь ему этот трон удержать.)

Командный тон этих слов заставил Харкацуса вскипеть. (Главой этого совета назначили меня, а не вас!) Ярость сделала его неосмотрительным, и он сказал быстро, не раздумывая:

– Ваша власть, Прерогат, действительна лишь при жизни Панарха. Но Панарх вне нашей досягаемости, и у нас нет связи с ним. Фактически он мертв. – Он повысил голос почти до крика. – Вы говорите от имени старого правительства, а я от имени нового. Корабль останется здесь, чтобы защищать нас!

Слова отразились эхом от дипластовых стен, и стало тихо. Но это была уже не та тишина: весы власти больше не колебались – они раз и навсегда склонились в одну сторону. Кестиан с изумлением и тошнотворным отчаянием увидел, как десантник прячет свой бластер в кобуру и поворачивается к Эренарху в ожидании приказа.

– Капитан Нг, – мягко сказал Эренарх, – приготовьтесь стартовать как можно скорее. – Капитан, отдав честь, вышла, и он сказал, сделав жест, охватывающий всех присутствующих: – Генц, обсудим наши планы.

Надежда умерла в Кестиане: этот молодой человек захватил власть, по праву принадлежащую ему, Харкацусу.

Кестиан стоял, словно приросший к полу, зная, что выставил себя дураком, послужив ширмой для остальных, а Тау Шривашти вышел вперед и грациозно опустился на колено, признавая победу Брендона лит-Аркада. Остальные один за другим последовали его примеру, но Кестиан понимал, что это не для него. Его роль на театре панархистской политики окончена. Жизнь, имущество, семья – все это останется при нем, но он уже никогда не воспользуется этим так, как хотелось бы.

Он повернулся и вышел, и никто не задержал его.

ГЕЕННА

– Красного эгиоса на теменарха слоновой кости, – сказал Лазоро.

Лондри Железная Королева шлепнула карлика по руке, которую он тянул к старинным дипластовым картам.

– Не трогай, образина. У тебя пальцы сальные.

Ее канцлер, хихикнув, отгрыз еще кусок жареного мяса от кости, которую держал в изуродованной руке, и стал шумно жевать. У Лондри подступила тошнота к горлу: в начале своей пятой беременности она потеряла аппетит ко всему, а жареное мясо ей было особенно противно.

Светильники над головой потрескивали, когда сквозняк колебал их фитили; толстые ставни на глубоких узких окнах была открыты и впускали предрассветный бриз, насыщенный запахом ночных кровоцветов, обвивавших башню Аннрая Безумного. Лондри снова затошнило от их густого, почти трупного аромата.

Лазоро посмотрел на нее пристально.