– Если они, и вправду, двинут соединения танков через Арденны… – Джон остановился у стены, – то французские укрепления останутся к югу. Конечно, никто и никогда не бросал механизированные соединения через горы, но на прошлой войне танков и не видели. Отец кузена Мэтью в одном из первых механизмов сгорел… – вспомнив о Мэтью, Джон недовольно покачал головой. В Америке оказалось больше физиков, беженцев из Европы. Судя по всему, тамошнее военное ведомство денег на содержание ученых не жалело.

– В отличие от нас… – герцог нашел глазами точку на карте:

– Мон-Сен-Мартен прямо на острие немецкой атаки окажется. Если атака случится… – он напомнил себе, что надо отобрать, из девушек Лауры, надежного человека, на смену Звезде:

– С голландским языком… – Джон велел себе не думать об Эстер, – а пани Качиньская пусть едет в Польшу.

Она, все равно, снилась Джону почти каждую ночь. Иногда это была она, светловолосая, тяжело дышащая, роняющая голову ему на плечо, а иногда, Лаура. Джон целовал смуглую шею, темно-красные губы, и просыпался от боли во всем теле. Он лежал, закинув руки за голову, но часто не выдерживал.

Эстер заметила, что, по слухам, ее бывший муж, готовит монографию для получения Нобелевской премии. Профессор Кардозо не собирался покидать Голландию.

– Нет опасности, что он тайно вывезет малышей куда-нибудь в Азию… – сказала Звезда, – я могу себе позволить отлучиться, на лето.

В гардеробной, на обитом бархатом диване, лежала свежая, накрахмаленная рубашка. Из открытого шкафа веяло кедром. Джон застегнул золотые, с бриллиантами запонки покойного отца:

– Деньги для группы Генриха идут через Швейцарию. Канал надежный, можно не беспокоиться. Ювелиры заключили договор с «Импортом-Экспортом Рихтера». Впрочем, Генриху и не требуется много средств. Оперативные расходы, пленка для фотоаппарата… – Питер, по возвращении, объяснил Джону, что почти все люди Генриха трудятся в государственных учреждениях:

– В командировки они ездят за казенный счет, – усмехнулся мужчина, – и работают не ради денег, а ради будущего Германии… – завязав перед зеркалом серый, шелковый галстук, Джон натянул визитку. Туфли он вычистил, старые, времен Кембриджа, мягкой, черной кожи:

– Интересно, увижу ли я Генриха, еще раз… – присев на диван, Джон завязал шнурки, – конечно, увижу. Гитлер зарвется, решит атаковать. Мы его раздавим… – осмотрев себя, с ног до головы, он остался доволен:

– Хотя бы потанцую, траур по отцу закончился. Папа бы обрадовался, что Тони за Питера замуж выходит. Питер достойный человек, настоящий джентльмен. Он вырастит Уильяма, воспитает его. Тетя Юджиния говорила, на свадьбе молодежь ожидается, девушки… – Джон склонил голову. С ростом было ничего не сделать, пять футов четыре дюйма оставались неизменными:

– Кузен Стивен форму наденет… – он поймал себя на том, что улыбается, – а он выше шести футов. И другие офицеры в мундирах придут. У меня, вообще-то, есть звание… – Джон был старшим лейтенантом в четвертом гусарском полку, где служил и покойный отец. В прошлом году кавалерийские соединения стали частью королевского бронетанкового корпуса. У Джона пока не дошли руки посетить военного портного.

– На следующей свадьбе появлюсь в мундире, – пообещал он себе, – с черным беретом танкиста, как положено… – подхватив с мраморного туалетного столика серый цилиндр, он спустился на кухню. Еще не пробило семи утра, дом был пустынным. Джон зажег газ и взял ручную мельницу для кофе. Отец, ночуя дома, всегда готовил завтрак охранникам, и ел с ними за одним столом.

Джон, одним глазом, следил за оловянным кофейником. Он открыл рефрижератор:

– Спасибо няне, зашла в магазины. Бекон, яйца, ветчина. Тони мне вчера ужин накрыла, очень кстати… – он решил отнести сестре первую чашку кофе. Тони любила выпивать ее в постели, с папиросой.

Разлив кофе по фаянсовым кружкам, Джон отряхнул руки о холщовый передник:

– Тони ничего есть, не собирается, хочет хорошо выглядеть. Она выспалась, охрана сказала, что она рано легла, с Уильямом… – Джон прошел по голому коридору второго этажа. Он еще не привык, что картины, во главе с «Подвигом сэра Стивена Кроу в порту Картахены», уехали в Мейденхед. Джон скучал по хмурому лицу первого Ворона, в отделанной мрамором столовой. Дверь спальни Тони была приоткрыта. Он постучал, но ответа не дождался. Джон услышал с первого этажа веселую музыку, по радио. За окнами особняка рассвело, щебетали птицы.

Повернув ручку, он замер на пороге прибранной спальни. В распахнутую дверь гардеробной виднелись открытые шкафы и шкатулка с драгоценностями, на туалетном столике. На персидском ковре валялся одинокий, жестяной вагон, из поезда Уильяма.

Чашка жгла руки. Джон шагнул внутрь, вдохнув запах лаванды. Он споткнулся об игрушечную тележку племянника, и зашипел. Кофе, выплеснувшись, обжег пальцы. Нарочито аккуратно, поставив чашку на стол, Джон оглядел комнату. Постель заправили. Он прошел в гардеробную. Кольцо, серого жемчуга, с бриллиантами, лежало рядом со шкатулкой. Шкафы сияли чистотой, чемоданы Тони исчезли.

Устало присев на угол стола, Джон достал портсигар, из кармана визитки. На каминных часах стрелка подошла к семи. Он курил, глядя на расцветающие гиацинты, в саду, на кованую скамейку, под кустами жасмина. Сняв бакелитовую, черную, телефонную трубку, Джон набрал номер особняка Кроу.

Петр проснулся рано, с мыслями о Тонечке. Он лежал, закинув руку за голову, покуривая сигарету. Как следует, изучив Лондон, сходив в Британский музей, и Национальную галерею, Воронов понял, что ему нравится город:

– Но нельзя просить о посте местного резидента. Такое опасно, с Тонечкой. Может быть, я ее в Америку отвезу, в Вашингтон. Ей понравится, и мальчику тоже… – подумав о сыне, Воронов нежно улыбался. Он посчитал, маленькому не исполнилось и двух лет:

– Он ко мне сразу потянется. Поселимся на Фрунзенской набережной, будем ходить в парк, в музеи. Поедем в санаторий, на Кавказ, или в Крым… – о войне Петр не беспокоился. Советский Союз подписал с Гитлером соглашение о ненападении. На востоке границу тоже надежно защищали. Японцы, после Халхин-Гола, пошли на перемирие.

Петр спустился к завтраку, в отделанную темным дубом столовую, где висели старинные гравюры. За миской овсянки, и тарелкой с яичницей и жареным беконом, он шуршал The Times. Чай здесь заваривали отменно. Несмотря на продуктовые карточки, о которых ему сказал Филби, кормили в пансионе обильно. За второй чашкой, Петр закурил сигарету:

– Японцы, рано или поздно, атакуют британские колонии, Америку. Впрочем, нас это не касается. Дождемся, пока капиталистический мир рухнет, и установим на земле, власть коммунизма… – в багаже у Воронова лежали подарки, для Тонечки и Володи. После встречи с Филби он пошел в Harrods, выбрав отличные игрушки. Тонечке Петр купил шелковое белье и духи. Кольцо Петр хотел подарить в Москве. Дома он мог получить, по особому каталогу, любые драгоценности. Склады НКВД, в Москве, ломились от антикварной мебели, ковров, и картин. Побывав на новых советских территориях, Петр привез домой несколько чемоданов отличных, старинных вещей, конфискованных у арестованных поляков.