– Дошел до кондиции… – пробормотал сбоку Хасан.

– И тебе скажу. Но поперва – тебе, – старик уткнул заскорузлый палец Добрынину в грудь и заговорил нараспев. – Путь твой во мрак идет, в бездну. Сзади тебя – тоже мрак и смерть. Она уже опутывает тебя, тянет к тебе щупальца свои… С головы до ног опутывает… но шанс у тебя еще есть. Есть шанс… И даже если избегнешь ты бездны – близость ее изменит тебя, сделает совсем другим человеком. И путь твой дальнейший будет мучительно труден, и не будет тебе покоя…

Он внезапно замолк, покачиваясь и глядя на сталкера в упор пьяным взором.

– Мутно, как и у всех предсказателей, – резюмировал Данил.

– Подробнее завтра будет, – туманно ответил старик. – Зайди ко мне утрясь, мож еще что за ночь приснится… Внесу ясность. Да такую – жить больше не захочешь…

– А для меня есть что-то? – поинтересовался Хасан.

Старик перевел залитые самогоном глаза на него:

– И для тебя, майор, есть. Замысел твой удастся. И повышения ты тоже дождешься. Но берегись тех, кто останется в живых! Берегись последних!.. – старик вдруг пошатнулся, теряя равновесие, ноги его подогнулись, и он тяжело повалился куда-то за барную стойку.

– Нострадамус, мать его… – усмехнулся майор, но Добрынину вдруг на долю секунды показалось, что в глазах его мелькнул страх. – Интересно вечер окончился…

Данил хмыкнул. Сам-то он скорее развеселился, слушая путанные и невнятные предсказания старика. Пьяный дед-предсказатель был скорее смешон, чем грозен или, тем более, страшен… И тот страх, что он уловил в глазах майора, был ему непонятен. Неужели попал дед, в самую точку попал?

Добрынин встал, перегнулся через стойку – старик, растопырив ноги в облезших кирзачах, валялся навзничь в пьяном обмороке.

– Поднимем?

Хасан отмахнулся, вставая со стула:

– Пусть проспится. Полбутыли самогона в одиночку выдул – тут любой свалится. Хочешь – поднимай, а я на боковою.

Данил с сомнением глянул еще раз на лежащего шамана – и пожал плечами. Возиться в одиночку не хотелось. И то правда: отдохнет – сам встанет.

На том и разошлись.

Комната уже спала. Укладываясь на матрас, Добрынин на полном серьезе подумывал разбудить товарищей и выложить им сногсшибательную новость, но, подумав, отказался от этой мысли. Если решит майор обнародовать – так пусть сам и говорит. А то скажешь вот так – а потом не получится что-то или Хасан передумает… Доказывай потом, что ты не верблюд.

С этой мыслью он и уснул.

* * *

Утро началось с сюрприза – пропал старик. Тужурка его висела на прежнем месте, на самой крайней вешалке, почти у дверей, а вот кирзачей не было. В комнате – несмятая кровать, будто и не ложился даже, по двору бегает, исходя лаем, отвязавшийся Лохмач… Создавалось впечатление, что старик, проспавшись среди ночи, поднялся и ушел куда-то в неизвестном направлении. Бойцы только руками разводили – никто ничего не слыхал и не видал, даже охрана. Впрочем, охрана могла просто не заметить – внимание-то на окружающую местность было направлено, а не внутрь охраняемого периметра.

– Дожидаться не будем, – вынес вердикт Хасан. – Так можно неделю на месте просидеть. Старик – чудило то еще, мог среди ночи и к дружку своему двинуть…

Погрузились быстро, тронулись по ясной погоде, с самого восхода солнца. Вчерашний дождь словно омыл небесный купол, и он сиял пронзительной, глубокой синевой. За ночь земля немного подсохла, да и тракт теперь состоял больше из гравия, и потому колонна сразу же двинулась с приличной скоростью.

– И все же интересно, куда старик делся? – лежа на полке, размышлял Сашка. – Одежда на месте, и собака тоже…

– А ведь он говорил, что без пса в тайгу не суется, – заметил Ли.

– Мало ли… – пожал плечами Семеныч. – Умотал и впрямь куда с утра пораньше с похмелюги…

– И людей чужих в доме оставил? – засомневался Сашка. – Так не делается…

– Он вчера фразу странную произнес, – припомнил Данил. – Прямо с крыльца, как нас с Хасаном увидал, – смерть, говорит, моя пришла…

– Испугался? – усмехнулся Кубович. – Конечно, испугался… Столько народа и все при оружии…

– Нет, испуганным он не выглядел. Да и потом себя как среди своих вел…

– Так что, думаешь, все-таки помер? А тело где?

Добрынин промолчал, не зная, что ответить на это резонное замечание.

– Странно все это, конечно, – почесав макушку, рассудил Сашка. – Я тут вот что думаю…

И началось гадание на кофейной гуще. Данил послушал-послушал – да и полез на верхнюю полку. Его этот перебор вариантов не интересовал совершенно. Что случилось – то случилось, чего уж тут гадать, из пустого в порожнее переливать. Тем более, что и глаза начали постепенно слипаться – последние сутки сну не благоприятствовали, прошедшей ночью он всего часа четыре спал, и времени этого для полноценного отдыха ему совсем не хватило. Ко всему тому кунги, шедшие по ровному отрезку тракта, мерно и уютно покачивались, и он, убаюканный этим монотонным движением, постепенно задремал.

Очнулся Добрынин в полной темноте. Первые мгновения лежал, пытаясь понять, в чем дело, – то ли проспал весь день, и караван теперь стоит на ночном привале, то ли он вообще не в кунге… Поднял руку, пытаясь нащупать хоть что-то – и пальцы наткнулись на обтянутый тканью потолок.

«Значит, все-таки в кунге, – сразу же успокоился Данил. – Почему тогда стоим?..»

Он осторожно спустился вниз и, пробравшись ощупью к своему баулу, нашарил в боковом кармашке фонарь. Включил, поводил лучом по сторонам – экипаж был в полном составе. Из тьмы выплыл лежащий на нижней полке Сашка, с верхней свешивалась мощная ручища Лехи. Посапывал на своем месте Кубович, отвернувшись к стенке, всхрапывал Ли, а Семеныч, уронив голову на сложенные руки, спал прямо за столом. Данил попытался, подсвечивая фонарем, поглядеть в окно, но попытки его успехом не увенчались – луч, отражаясь от темного стекла, падал обратно и создавалось впечатление, будто снаружи, из чернильной тьмы, светя фонариком, заглядывает еще один Данил. Отражение вдруг дернулось, пошло рябью… и гаденько улыбнулось. Добрынин заорал от ужаса и шарахнулся назад, упав прямо на Сашку. Тот забарахтался, завопил в унисон и, скатившись на пол, ошарашено уставился на товарища. Верхняя полка скрипнула, и вниз свесилась голова Шрека, вскинулся опухший со сна Профессор, повскакали с полок Кубович и Ван.

– Ты чего? – обалдело глядя на друга, осипшим голосом вопросил Санька.

– Померещилось, – с опаской глядя на окно, ответил Данил, испытывая почему-то смутное чувство дежа-вю. – Чего стоим? Привал?

Семеныч зажмурился и тряхнул головой:

– Да нет вроде… Что-то я задремал. Давно стоим?

Кубович что-то промычал, пожимая плечами и яростно растирая глаза.