– Не дури, крошка, – сказал я. – Знаешь, сколько денег я в тебя вбухал? Вместо этой тряпки я мог бы купить двух первоклассных шлюх.

Она избегала смотреть мне в глаза. Жалобно-писклявым голоском, от которого у меня зубы заныли, она произнесла:

– Дэнни, между нами все кончено, неужели ты сам не видишь?

– Послушай-ка, крошка. Давай-ка не будем спорить, идет? – Я изо всех сил старался вести себя благоразумно. – Мы на автостоянке, мимо люди ходят, всем все слышно. Поехали к тебе, присядем и все обсудим как культурные люди.

Она слегка заерзала на сиденье, поправила подол. Привлекает внимание к своим длинным ножкам и аппетитной попке. Пытается голову мне задурить. Да, эта дрянь умеет поворачивать нож в ране. Даже сейчас, плача и умоляя, она отлично осознает, как сильно меня возбуждает. И хотя мне самому было противно, что ее актерские штучки на меня так действуют, я почувствовал, что завелся. После ссор у нас всегда все в порядке с сексом.

Я сжал свой гнев в кулак и засунул в карман. Одновременно размышляя, что с огромным удовольствием врезал бы ей хорошенько. Она сама напрашивается. Вполне возможно, что в глубине души ей этого даже хочется; у меня частенько возникали подозрения, что ей нравится, когда ее бьют. Однако поддаться этому порыву я не успел.

Воспоминание прокручивалось передо мной, как пленка в видеомагнитофоне, неизменное, неостановимое.

И параллельно, точно галлюцинацию или наложенные друг на друга передачи разных каналов на экране барахлящего телевизора, я видел Вдову. Наполовину выбравшись наружу, она остолбенела от ужаса. Она трепетала, как пламя ацетиленовой горелки. В воспоминании она что-то мне говорила, но мое сердце переключилось с прошлого на настоящее, соответственно искажая восприятие. Вокзал, машина, движения «дворников», музыка – все это угасло до еле слышного шепота в дальнем уголке моего сознания.

Вокруг Вдовы обвились щупальца. Попалась. Она сопротивлялась тщетно, упоительно. Чувства Труподава пронизывали меня, и, ужаснувшись, я обнаружил, что они полностью совпадают с моими собственными. Я ХОТЕЛ Вдову, хотел так остро, что словами не описать. Я хотел прижать ее к себе крепко-крепко, чтобы ребра у нее треснули, чтобы она хоть разок поняла: я ей не вру. Я хотел сделать ее своей. Овладеть ею. Положить конец всем ее фокусам. Узнать каждую ее мысль и каждую тайну, познать ее всю, до глубины души.

«Хватит брехни, крошка, – подумал я, – хватит недомолвок. Теперь ты моя».

Мои желания столь точно совпадали с намерениями Труподава, что он перенес свое первичное сознание назад в жидкую мнемосферу, где оно и зависло, злорадное и ленивое, предаваясь вуайеризму, наблюдая за своим добровольным агентом – мной. Теперь автономные системы Труподава контролировал я. Я изменил форму щупалец: слив их воедино, вылепил пару могучих рук. Когти, которыми я цеплялся за решетку, вновь превратил в ноги. Придал Труподаву человеческий облик, не тронув лишь огромный тюк воспоминаний, который горбился у нас на спине, точно сумка с яйцами у самки паука. В последнюю очередь я вылепил голову.

И даровал ей мое собственное лицо.

– Что, крошка, не ждала новой встречи? – злорадно пропел я. Она казалась не столько испуганной, сколько разочарованной.

– Нет, – устало произнесла она. – В глубине души я всегда знала, что ты вернешься.

Прижимая Вдову к себе, я понял каким-то отдаленным уголком сознания, что в данный момент меня и Труподава связывает лишь общий набор воспоминаний и моя решимость больше их не терять. Но этого хватило. Я надавил своим лбом на ее лоб, силой заставил ее открыть рот. Между нами заплясала энергия: буйные языки пламени, протуберанцы.

Я приготовился выпить ее до дна.

Между нами не осталось барьеров. Прежде такое упоение я знал лишь в сексе: бывает, что, охваченный страстью, забываешь, в котором из тел находишься, и разум растворяется в зверином желании шевелиться, двигаться, жить. На один головокружительный миг я был ею не меньше, чем собой. Я был Вдовой, которая завороженно всматривалась в зловонные глубины моей души. Она была мной, который стал очевидцем того изумления, что она испытала, осознав, насколько плохо я ее знал. Она и я – мы оба – увидели, как Вдова заледенела от ужаса.

Не от ужаса перед тем, что я делал.

От ужаса перед тем, во что я превратился.

Случившимся сразу после этого я не собираюсь хвастаться. То был всего лишь порыв, невольный спазм чувств, внезапное, нежданное прозрение. Может ли единый проблеск совестливости искупить такую жизнь, как моя? Не верю, что может. Отказываюсь верить. Будь у меня время передумать, все могло бы обернуться иначе. Но времени не оказалось. Я успел лишь ощутить нарастающее отвращение, безрассудное, какое-то нутряное желание сделаться чем угодно, лишь бы не мной самим, презренным. Острую, всепобеждающую тягу сбросить груз моих тяжких воспоминаний. Необходимость «хоть один разочек» поступить по справедливости.

Я разорвал нить.

Тихо покачиваясь, раздутый труп моей памяти приподнялся над землей и уплыл, унося на себе своего паразита – Труподава. Все накопленное мною за целую жизнь улетело от меня по ветру. Воздушным шариком набрало высоту и, кружась, уменьшаясь, мотаясь из стороны в сторону, растаяло в небе. Оставив мне лишь горстку двумерных, сдутых воспоминаний, о которых я поведал здесь.

Я истошно вскрикнул.

А потом зарыдал.

Не знаю, долго ли я висел на решетке, оплакивая утрату. Но когда я вновь овладел собой, Вдова все еще была рядом.

– Дэнни, – произнесла Вдова. Она не притрагивалась ко мне. – Дэнни, прости меня.

В тот миг я бы предпочел, чтобы и она меня бросила. Как извиняться за грехи, которых больше не помнишь? За то, что был человеком, который, при всей его подлости, исчез бесследно? Как ждать прощения от той, кого начисто забыл – забыл вплоть до самого имени ее? Меня всего трясло от стыда и тоски.

– Послушай, – сказал я. – Я знаю, что вел себя плохо. «Плохо» – еще мягко сказано. Но я могу как-нибудь искупить вину перед тобой… За это, ну ты знаешь, за все. Я что-нибудь придумаю. В смысле…

Что сказать человеку, заглянувшему на самое дно твоей никудышной, жалкой душонки?

– Я хочу попросить прощения, – сказал я.

Тоном, подозрительно похожим на сочувственный, Вдова сказала:

– Поздно, Дэнни. Все прошло. Финиш. У нас с тобой была одна-единственная общая черта. Ни ты, ни я не умели вовремя расставаться с тем, что нам больше не требовалось. Неудивительно, что мы снова вместе. Но разве ты не понимаешь: неважно, чего ты хочешь, а чего не хочешь – твое желание не сбудется. Уже не сбудется. Ты упустил свой шанс. А теперь улаживать уже поздно. – Тут она прикусила язык, ужаснувшись своим словам. Но мы оба знали, что она сказала правду.

– Вдова, – произнес я так мягко, как только мог. – Чарли наверняка…

– Заткнись.

Я заткнулся.