В современном мире существуют две такие системы – религия и правительство, обе возникли примерно 5–7 тысяч лет назад, чтобы удовлетворять потребности в социальном контроле и политической гармонии, когда небольшие группы и племена охотников-собирателей, рыбаков и скотоводов объединились в более крупные вождества и государства земледельцев, ремесленников и торговцев. Когда их население стало слишком многочисленным для неформальных средств социального контроля (таких, как сплетни и остракизм), религия и правительство эволюционировали как сторожевые псы и блюстители законов общества.[282] И консерваторы, и либералы согласны с тем, что обществу необходимы правила, но в большинстве случаев консерваторы предпочитают более приватное регулирование поведения посредством религии, общества и семьи, в то время как либералы высказываются в пользу общественного регулирования правительством (за исключением половых норм, для которых верно обратное). Проблема с обоими институтами заключается в том, что наш нравственный разум эволюционировал с таким расчетом, чтобы объединять нас в команды, разобщать с другими командами, убеждать себя, что мы правы, а другие группы ошибаются. Этот факт имел немало катастрофических последствий: начиная с 7 декабря 1941 года и по 11 сентября 2001 года.

Мой излюбленный пример напряжения, созданного этими различиями, взят из фильма 1992 года «Несколько хороших парней» (A Few Good Men), который я считаю наглядной иллюстрацией к опирающимся на нравственное основание различиям между консерваторами и либералами. В финале, проходящем в зале суда, консервативному полковнику морских пехотинцев Натану Р. Джессепу, которого играет Джек Николсон, устраивает перекрестный допрос либеральный лейтенант ВМФ Дэниел Кэффи (Том Круз), защищающий двух морских пехотинцев, обвиняемых в непреднамеренном убийстве товарища. Кэффи считает, что Джессеп применил «красный код» – неофициальную систему наказаний, чтобы образумить нелояльного новобранца по фамилии Сантьяго, которому требовалась дисциплина, но ситуация вышла из-под контроля и обернулась трагедией. Кэффи стремится к правосудию для каждого из своих клиентов даже ценой сплоченности военного подразделения. Джессеп хочет свободы и безопасности для страны даже ценой свобод отдельных граждан. Кэффи считает, что он «имеет право на истину», но Джессеп убежден, что Кэффи «не справится с истиной». Почему? Джессеп объясняет:

Лично у меня возникают противоречивые чувства, и мой конфликт отражает тот факт, что бывают случаи, когда нравственные убеждения несовместимы и непримиримы, как в приведенном примере. С одной стороны, я склонен делать либеральный акцент на личной честности, справедливости и свободе и меня тревожит то, что чрезмерный упор на преданность группе провоцирует наш внутренний трайбализм и соответствующую ему ксенофобию.[283] С другой стороны, свидетельства из области истории, антропологии и эволюционной психологии говорят о том, насколько глубоко заложены наши племенные инстинкты. «Чем крепче заборы, тем лучше соседи», потому что плохие люди – неотъемлемая часть нравственного ландшафта. Я – борец за гражданские права, который превыше всего ценит индивидуальную свободу и независимость, но после таких дат, как 9/11, 7/7, 12/25 и бесчисленного множества других нападок на наши свободы со стороны прочих племен, я особенно признателен нашим отважным солдатам, охраняющим стены и позволяющим нам мирно спать под одеялом свободы.

Выявление нравственных ценностей, определяющих убеждения либералов и консерваторов, помогает, вероятно, снизить естественную для нас склонность демонизировать тех, кто принадлежит к другой группе. В результате понимания возникает толерантность. По крайней мере, так объясняют мне идеализированные либеральные сети в моем мозге. Но сдается мне, в реальности эта «двухпартийная система» эволюционировала на протяжении нескольких веков ввиду естественной склонности делать акцент на в равной степени важных, но зачастую непримиримых нравственных ценностях.

Вспомним упоминавшиеся в главе 8 исследования генетиков с участием идентичных близнецов, разлученных при рождении и воспитанных в разном окружении, – исследования, в ходе которых выяснилось, что примерно 40 % дисперсии, относящейся к религиозным взглядам, объясняется генами. Те же исследования также показали, что 40 % дисперсии в политических взглядах также обусловлено наследственностью.[284] Разумеется, в генах не кодируется конкретная религиозная вера, и точно так же мы не наследуем напрямую принадлежность к определенной политической партии. Вместо этого в генах заложен темперамент, а людям свойственно причислять себя к приверженцам «левых» или «правых» нравственных ценностей на основании личных предпочтений: либералы делают упор на ценности «вреда/заботы» и «справедливости/ взаимности», а консерваторы подчеркивают ценность «принятия в группу/преданности», «авторитета/уважения» и «чистоты/святости». Этим объясняется предсказуемость людских убеждений по такому широкому спектру вопросов, которые кажутся никак не связанными: почему тот, кто верит, что правительству не следует интересоваться происходящим в частных спальнях, тем не менее считает, что правительство должно в значительной мере вмешиваться в деятельность частных предприятий; почему тот, кто убежден, что налоги следует снизить, тем не менее стремится увеличивать расходы на армию, полицию и судебную систему.