Раскололи даже не на две, а на множество частей. И ход гражданской войны часто определялся не фронтовыми операциями, а политическими интригами. Везде, где появлялись интервенты Антанты, они насаждали и поддерживали «демократию». Например, в Архантельске было образовано правительство из эсеров и меньшевиков во главе с масоном Чайковским. И когда Троцкий привлекал военспецов, наводил дисциплину расстрелами, Северное правительство вернулось к тем же самым мерам, которыми Временное правительство уже погубило русскую армию в 1917 г.! Восстанавливались послефевральские законы, разрушавшие воинскую дисциплину, провозглашавшие все мыслимые «свободы». Офицеры во главе с Чаплиным возмутились и совершили переворот, арестовали своих министров и отправили на Соловки. Эсеры тут же взбунтовали крестьян, обвинив офицеров в монархизме. Чуть не передрались между собой.

Посредниками выступили иностранцы. Причем дипломаты во главе с Френсисом требовали восстановить «законное» правительство! Но британское и американское военное командование оказалось иного мнения. Да оно и понятно, иметь в подчинении разложившиеся русские части закордонным генералам никак не улыбалось. В результате был достигнут компромисс. Эсеровских лидеров вернули с Соловков, но Чайковскому велели сформировать более умеренное правительство. Однако и Чаплина за переворот выслали за границу. Нового русского командующего, полковника Дурова, привезли из Лондона, при Временном правительстве он был там военным агентом. Но вот незадача-то, военачальником он оказался никудышним. Зато был горячим сторонником Февральской революции и принялся ломать армию «реформами» еще похлеще, чем эсеры. Дурова тоже сняли. И выписали из-за границы сразу двоих, Марушевского, командовавшего бригадой во Франции, и Миллера, военного агента в Италии. Пока шла эта кутерьма, ни о каких активных операциях, конечно, и речи быть не могло. Правда, верховное командование на Севере принадлежало иностранцам, которые решительных наступлений на большевиков и не планировали.

На Восточном фронте было еще хуже. Здесь тоже интервенты держали слабые правительства под своим контролем. Для Самарской «учредилки» даже «конституцию» писал представитель Масарика доктор Крамарж. И это правительство принялось насаждать «демократию» аналогично эсеровскому правительству в Архангельске. То есть разваливать собственные войска! Доходило до того, что Каппель, Степанов и другие белые командиры не пускали правительственных комиссаров в свои части. Приток добровольцев в поволжскую Народную армию прекратился. От мобилизаций люди уклонялись, понимая, что это дело заведомо гиблое. Фронтовые части не получали ни подкреплений, ни материальной помощи. Но демагогов из «правительства» это нисколько не волновало. Они вообще забыли о военных проблемах и вместо того, чтобы их решать, тонули в словоблудии, вырабатывая «демократические» законы. А красные наступали, отбирая город за городом.

Только в сентябре 1918 г. представители различных российских «правительств» — Самарского, Екатеринбургского, Омского, Владивостокского и др. собрали в Уфе Государственное совещание для создания общероссийской власти. Съехались депутаты Учредительного собрания, остатки политических партий и снова… пошла говорильня. Сцепились по поводу формулировок, принципов будущей власти. Спорили, чье правительство «законно», а чье нет. С казачеством разговаривать не желали, объявляли его «контрреволюционной» силой. Ругались целый месяц! Кое-как договорились создать коллективную диктатуру — Директорию. Она была избрана в составе 5 членов (Астрова, Авксентьева, Вологодского, Чайковского, генерала Болдырева) и 5 заместителей (Аргунова, Сапожникова, Зензинова, Виноградова и генерала Алексеева). Но в этом виде Директория так и не сформировалась. Чайковский находился на Севере, Астров на Юге, у Деникина. У Алексеева обострилась старая болезнь почек, и он умер.

Пока «демократия» сотрясала воздух, советские войска заняли все Поволжье, ворвались на Урал. А Директория дела ничуть не поправила, продолжая в прежнем духе болтовню и бестолковщину. В конце концов, это и на Востоке возмутило военных. В Омске восстали офицеры и сибирские казаки, арестовали левых министров. И передали власть известному флотоводцу адмиралу Колчаку, который был провозглашен Верховным правителем России. Но тут же вмешались представители Антанты, заступившись за «демократов». У офицеров накопилось немало счетов к Авксентьеву и его коллегам. Однако по требованию союзников их отпустили. Ограничились тем, что выслали из России. И они, благополучно добравшись до Маньчжурии, принялись интриговать против «диктатуры» Колчака…

Красные наступали на Востоке, на Юге. А крушение Германии и Австро-Венгрии дало возможность большевикам расторгнуть Брестский договор. 25 ноября Красная армия перешла в наступление и на Западе. Немецкие оккупационные войска совсем разложились, избирали «зольдатенраты» — солдатские комитеты и сопротивления не оказывали. Для них главное было — уехать домой. Вступали с красными в переговоры, чтобы они подождали, пока германские части погрузятся в эшелоны. Иногда продавали города. Деньги-то дома не помешают. Платите, и мы уходим. Продавали и военное имущество, орудия, пулеметы. А белые отряды на Западе были слишком слабыми, чтобы остановить советские дивизии. Большевики заняли Псков, вошли в Эстонию, Латвию, Белоруссию, на Украину.

Но если на фронтах одерживались победы, то внутри Советской России углублялся хаос. Многие специалисты — чиновники, администраторы, инженеры, техники попадали под красный террор, другие разбегались кто куда. А тех «спецов», которые оставались работать при новой власти, затюкивали и регулировали все кому не лень. Руководящие посты доставались партийным функционерам, которые, в свою очередь, тащили «наверх» родных и знакомых. А они ничего не умели делать. Приходилось искать помощников, обрастая «совслужащими» и «совбарышнями». И там, где прежде справлялся один чиновник, возникало целое учреждение. Рождались бесчисленные «гуконы», «главтопы», «коммунхозы» — по масштабам бюрократии Советская Россия сразу же многократно переплюнула царскую. Штаты учреждений всячески раздувались, но набивались в них не по профессии или призванию, а кто куда сможет — потому что служба давала паек. И эти механизмы работали вхолостую. А чтобы изобразить отдачу, порождали потоки документов, регламентируя каждую мелочь. И бумажная свистопляска окончательно парализовывала всякую хозяйственную жизнь.

Ко всем бедам добавились эпидемии. Из Закавказья был занесен тиф, с запада пришел вирусный грипп-«испанка». Массовые миграции войск и беженцев разносили заболевания, а разрушение системы здравоохранения, антисанитария, плохое питание вели к высокой смертности. Летом солнце и вода кое-как сдерживали развитие эпидемий, но с осени они резко пошли по нарастающей, косили жертвы тысячами. Ударил по людям и настоящий голод. Вызван он был отнюдь не «кольцом фронтов». Достаточно указать, что нигде на территориях, занятых белыми, петлюровцами, немцами, англичанами и пр., голода и в помине не было [129]. О каком влиянии «кольца фронтов» можно говорить, если в Астрахани вдруг не стало… рыбы? Да и в Центральной России урожай был неплохой.

Голод вызвала сама политика продразверстки. Заград-отряды не пускали в города «мешочников», вылавливая и расстреливая. Но и власть накормить людей не могла. По многочисленным свидетельствам, продотряды значительную долю награбленного сами же и разбазаривали — обжирались, хлеб пускали на самогон, перепродавали спекулянтам [103]. То, что удавалось собрать, пропадало. Развал на транспорте перевозкам продовольствия никак не способствовал. Сырое зерно гнило, сваленное на станциях в неприспособленных хранилищах, мясо и рыба тухли, скот подыхал. Впрочем, многое и вывозилось за границу. Сперва по договору с кайзеровской Германией, потом начали грузить эшелоны для германской революции.