Аэропорт округа стал военным аэродромом «Санта-Ана». Ирвин-Парк превратился в пехотный учебный центр «Джордж Ю. Ратке». И через все эти военные базы рекой текли люди. И деньги.

Войной занималось такое множество людей, что фермы остались без рабочих рук. Для уборки апельсинов стали привозить мексиканских брасерос[41] и немецких военнопленных. Рабочих для уборки апельсинов привезли даже с Ямайки («Эти негры говорят с оксфордским произношением», – заметил кто-то из местных).

А солдаты, и моряки, и летчики, и рабочие авиастроительных заводов, все они обслуживали войну. Округ Ориндж превратился в часть военной машины, созданная на этой земле военно-промышленная инфраструктура так здесь и осталась, она обеспечила работой тысячи людей, вернувшихся сюда после войны; эти люди привозили с собой семьи и покупали себе дома, построенные строительной промышленностью, которая так расцвела на военных подрядах, и шли работать. В пятидесятые годы от Лос-Анджелеса в округ Ориндж протянулась магистраль, теперь можно было работать в Лос-Анджелесе, а жить в Ориндже; подобно железным дорогам и прочим новшествам, повышающим эффективность транспорта, новая дорога привела к скачку деловой активности, военно-промышленная машина росла как на дрожжах. Эта машина обслуживала сперва корейскую войну, затем холодную войну, затем вьетнамскую войну, затем холодную войну, затем центральноамериканскую войну, затем холодную войну, затем африканскую войну, затем холодную войну, затем индонезийскую войну, затем холодную войну, затем космическую войну… военная машина, непрерывно пухнущая и разрастающаяся.

И ничто из этого никуда не исчезло.

53

По возвращении из Европы Сэнди с головой уходит в лихорадочную деятельность. Автоответчик выдает свои записи два с половиной часа непрерывно – и это при максимуме минута на одно сообщение. Добрая половина посланий – от Боба Томпкинса, так что Сэнди незамедлительно звонит Бобу.

– Привет, Боб, это Сэнди.

– А, Сэнди! Вернулся, значит!

– Да, я тогда решил, что стоит…

– Стоит дать мне время малость поостыть, так, что ли? Ну что ж, все верно, так оно и вышло.

Боб смеется, а Сэнди удовлетворенно кивает. Да, все вышло как надо. Говорить с Бобом в первый день было опасно, самым буквальным образом.

– Ты, Сэнди, не бери особо в голову. Ну, сперва-то я, конечное дело, завелся, но кой, собственно, хрен – попсиховал какую-нибудь там неделю и успокоился. Да и то сказать, ну куда вам было деваться, когда пограничники висели у вас, считай, на хвосте? Вы ж могли просто покидать эти фляги в воду – и с концами, верно? Так что уже одна надежда, что мы сможем когда-нибудь их вытащить, это и то большой плюс. Слушай, если ты сможешь добыть все это хозяйство, получишь отдельную премию за поступок, не входящий в служебные обязанности и оные обязанности превышающий.

– Вот и отлично, Боб, нам же и вправду некуда было деться. Только тут ведь еще одна заморочка, эта дурь лежит в таком, знаешь, довольно хреновом месте. Мы же как сделали – выбрали ближайшую точку побережья, где людей не было, да и рассовали фляги среди булыганов. Потом смотрим – мама родная, да мы же прямо под тем обрывом, где наверху «Лагуна спейс рисерч». А назавтра они объявляют об усилении охраны своей территории по причине участившихся за последнее время диверсий. В том числе – о наблюдении за приближающимися к берегу лодками.

– Да-а, проблема. Так что… эта компания, значит, тоже работает на оборону?

– Во-во.

– Ясно. – В трубке долгое молчание. – Послушай, Сэнди, тогда придется что-нибудь придумать, тебе ведь тут и вправду не разобраться одному. Я позвоню тебе потом, ладно? А ты пока не высовывайся.

И слава богу, кто бы возражал. Теперь Сэнди может всерьез заняться своей основной работой. Необходимо наверстывать упущенное за время прогулок по Европе, так что следующую неделю он вкалывает до упора, по шестнадцать, а то и восемнадцать часов в сутки; в конце концов товар раскидан, теперь пора заняться и производством, а то так скоро и продавать будет нечего. Анджела тоже устала, ведь ей приходится ухаживать и за Сэнди, и за квартирой, на ней и вся кухонная готовка и, что еще утомительнее, все хлопоты по постоянно действующей ночной тусовке, которая снова набрала полные обороты. Сэнди совсем доходит, в чем только душа держится; постоянно мотаться по всей округе, запоминать – без каких бы то ни было записей – многочисленные сделки, и все это под аккомпанемент регулярного употребления забойных доз наркотиков – такую жизнь и врагу не пожелаешь. Домой он возвращается далеко за полночь и, правду говоря, физически не способен получать какое-то удовольствие от царящего здесь веселья.

– Да, денек, – говорит он Анджеле. – Ноги не держат.

– А почему бы не устроить завтра выходной? Если не на целый день, то хотя бы на вечер. Даже из самых деловых соображений, а то ведь ты так совсем сломаешься.

– Мощная мысль.

На следующий день он приходит домой рано, около одиннадцати вечера, и собирает у себя Эйба, Таши и Джима.

– Поехали, ребята, кататься.

Идея встречает всеобщее одобрение. Компания устраивается во вместительной машине Сэнди и выезжает на северную полосу ньюпортской трассы. Сэнди программирует замкнутую петлю: по ньюпортской на север, потом на запад по риверсайдской, на юг по оринджской, на восток по гарден-гроувской и снова на север по ньюпортской. Все участки этого маршрута проходят по верхнему уровню, получается нечто вроде развлекательной воздушной прогулки над аутопией, причем развлечения обеспечиваются морем огней округа Ориндж, а также другими машинами и их пассажирами.

Ребята придумали себе такую забаву еще в те давние времена, когда были членами школьной борцовской команды и только-только получили водительские права. Помирающие от голода и жажды школьники (это по будням, когда нужно сгонять вес), а по выходным – они же, обжирающиеся напропалую. Сегодня эти воспоминания вызывают острую ностальгию. Ну как же можно было забыть, утратить свой обычай крейсировать по трассам? Ведь это занятие – чуть ли не основное для всех обитателей ОкО.

Сэнди на водительском месте, Эйб рядом с ним, Джим сидит позади Эйба, Таши – позади Сэнди. Первое дело в таких поездках – раздать и поскорее использовать боеприпасы, то бишь пипетки. Собираясь вместе, эта четверка резонансным образом увеличивает свои способности – и потребности – к потреблению дури, так что сейчас они в самом буквальном смысле «заливают глаза». Давняя, почтенная традиция.

– Какое счастье прийти в свой старый добрый клуб и устроиться за столом, – блаженно улыбается Джим. – Отличное дают сегодня светопредставление, не правда ли? Посмотрите туда, видите, в рисунке уличного освещения можно заметить планировку первых городов этих мест. Вон те плотные квадраты фонарей – это и есть самые старые города, которые разбивались на маленькие кварталы. Фуллертон… а вон Анахейм, самый из них старый… скоро будет Ориндж… А между ними структура более… растянутая, что ли? Видите? Кварталы длинные, и дома стоят не по прямой, а извилисто.