Тай подумал о том, что отчасти именно поэтому Девятая династия столь же неустойчива, сколь ослепительна. Поэтому Сыма Цянь сказал вчера: «Я чувствую приближение хаоса».

Это несравненное создание, сидящее напротив, прекрасное, как легенда, было двоюродной сестрой первого министра и сторонницей (приемной матерью!) его соперника. А еще к ней питал доверие и страсть император, который захотел жить вечно. Ради нее…

Равновесие Катая – известного мира, – возможно, покоится на подушках напротив него. Колоссальное бремя для таких хрупких плеч, подумал Тай.

Он сидел там, в паланкине, мерно движущемся по дороге, вдыхал запах духов в замкнутом, интимном пространстве, далеком от десяти тысяч шумов мира, и ждал следующего вопроса. Того, который может ввергнуть его – всех их – в тот хаос, которого боялся Цянь.

«Это не Рошань? Кто же тогда?» – спросит его она.

Но она не спросила. Либо она уже знала, либо боялась узнать или услышать произнесенное вслух имя. Оказаться в мире, требующем реакции. Ее рука покинула его щиколотку, где до этого снова лежала. Она выбрала личи из стоящей рядом с ней чаши и искусно очистила его.

Протянула ему.

– Прошу вас, – произнесла Вэнь Цзянь.

Тай взял спелый, скользкий плод из ее пальцев. Его вкус напоминал юг, и лето, и навевал воспоминания о потерянной сладости.

Именно это он чувствовал, понял Тай. Что-то ускользающее прочь, почти исчезнувшее. Вчерашняя встреча у дороги, а теперь эта. Они оба приехали, чтобы встретиться с ним в дороге. Совершенно разные встречи, но, по сути, одинаковые. Власть хотела знать, что он намеревается делать. Ей было необходимо это знать, потому что власти всегда это необходимо – знание. Именно так власть сохраняла себя, или, по крайней мере, пыталась.

Тай выехал из горной чаши, с поля боя, которое никогда так и не покинул его отец, с твердым намерением добраться до Синаня, чтобы сделать… чтобы сделать что именно?

Он так и не решил – он двигался слишком быстро.

Убить человека, как он сказал вчера поэту, в ответ на смерть Яня. Но Синь Лунь уже мертв. Не по вине Тая, это не его достижение, не его заслуга перед призраком Яня у озера. И потом Лунь был всего лишь орудием.

Что еще? Ради чего он мчался сюда, прямо по имперской дороге, мимо поворота на юг, который мог привести его домой? Как-нибудь решить вопрос о конях, об этом подарке, посягающем на его жизнь?

Посягающем на жизнь… Эта мысль странным эхом отдавалась в его мозгу. В прежней жизни Тая враги, да еще представляющие смертельную опасность, не играли никакой роли. Но первый министр захотел видеть его мертвым. Вероятнее всего, из прихоти. Потому что это было в его власти. Вэнь Чжоу, родственник этой женщины, получивший должность благодаря ей…

Он посмотрел на Цзянь, сидящую напротив. Она очистила для себя личи и, под его взглядом, деликатно поднесла его к передним зубам и надкусила. Тай тряхнул головой. Потом улыбнулся. Он улыбнулся невольно – она так откровенно играла на желании, которое вызывала!

– О, хорошо! – воскликнула Цзянь. Облизнула пальцы, блестящие от сока плода. – Путешествие будет скучным, если вы все время будете серьезным.

Туда и обратно, подумал Тай. Трудные вопросы, надкушенный спелый плод, язычок медленно облизывает ее губы, ступня или пальцы руки касаются его, вызывая желание. Потом опять начнутся вопросы.

В тот момент он принял решение. Оно казалось достаточно очевидным и имело то преимущество, что было простым. Нужно было только окончательно понять кое-что: он никогда не будет достаточно проницательным, чтобы сравниться с теми, кто его ждет. Он не успел узнать достаточно или осознать взаимоотношения на том уровне, который позволил бы ему танцевать вместе с этими мужчинами и женщинами под их музыку. Он бы даже не услышал те ноты, которые слышат они. Не смог бы узнать то, что знают они, вести игру словами, сказанными и не сказанными при дворе и высшими чиновниками или даже некоторыми губернаторами во дворце Да-Мин и вокруг него и императора.

Сегодня он окажется среди них. И он не смог бы выучить этот ритм, у него не хватит времени. Поэтому нечего и пытаться. Он пойдет другим путем, словно святой странник на Священном пути, выбирающий дорогу на перекрестке. Отшельник, смеющийся в горах. Пойдет за своей правдой…

Тай вздохнул и сказал:

– Вчера я предложил коней губернатору Ань Ли.

Она уставилась на него, села прямо. Осторожно положила неочищенный плод личи, который только что взяла из чаши.

– Всех?

Он кивнул.

– Но я поставил условие, и он отказался.

– Ань Ли отказался от двухсот пятидесяти сардийских коней?

– Я сказал, что они принадлежат ему, если он вернет мою сестру из племени богю. Он ответил, что не может этого сделать. Кони ваши, высокочтимая госпожа, если вы сможете это сделать.

– Все?

Он снова кивнул. Цзянь явно была потрясена. Рошань тоже был потрясен.

– Я не… Она ваша любовница, ваша сестра?

Тай не мог позволить себе оскорбиться. Это двор. Такие мысли могут прийти в голову. Он покачал головой:

– Ничего подобного. Это ради моего отца, хотя и по другим причинам тоже. Он бы никогда не позволил брату это сделать. В период нашего траура это было проявлением неуважения.

Она смотрела на него, словно ослепленная. А женщина в этом паланкине была не простой наложницей или танцовщицей, как бы изысканно она ни выглядела. Это был человек, определяющий жизнь в Да-Мине, формирующий и уравновешивающий ее сейчас, в опасные времена.

Тай начал понимать, насколько они опасные, со вчерашнего дня: он тогда подумал о кинжале, который у него с собой, и о возможности убить человека в той карете у дороги.

– Вы ведь не считаете, что неправильно было отдать вашу сестру замуж и отправить ее на север?

Ему нужно быть осторожным.

– Сын Неба не может поступить неправильно.

– Нет, не может, – она произнесла это с нажимом.

– Это личная просьба, моя госпожа, только и всего.

– Вы не понимаете, – сказала она, уже владея своим голосом, – как много вы можете ожидать при дворе в качестве последнего героя Куала Нора и брата новой принцессы? Вы думали о том, что император не может проявить меньшую щедрость, чем Лев Тагура, иначе он будет опозорен? Он должен сделать вам подарки, которые были бы дороже коней Санграмы.

Тай не думал об этом. Совсем. В том числе – до этого утра – не думал о родстве с Ли-Мэй и как много ее возвышение значит для него лично. Он так и сказал.

Цзянь нетерпеливо покачала головой. Ее серьги зазвенели:

– Сын Шэнь Гао, вы сердиты на брата за то, что он сделал. Вы – соперник моего двоюродного брата в отношениях с женщиной. Очень хорошо. Вы считаете, что их ранг и почести выточены из нефрита и достались им навсегда? Не думаете, что они могут немного бояться вашего приезда?