Я смотрю Аилессе за спину, где в пятнадцати метрах от нее Каз сражается с Годартом. Он старается дать отпор королю, но тот намного сильнее из-за пяти благодатей костей. У Каза изрезаны рука и нога. Это плохо. Как и то, что Годарт прижал Каза к валуну и медленно приближается к нему, поигрывая мечом. Он оставляет на коже Каза небольшие порезы. Бьет мечом плашмя по руками и ногам, добавляя к ранам синяки.

– Помоги ему, – говорю я Аилессе. – Я справлюсь с твоей матерью.

Она не выглядит слабее, значит, Каз не растерял Свет. Но их души по-прежнему связаны. Так что если умрет он, погибнет и она. А это, в свою очередь, раздавит меня.

Но судя по выразительному взгляду Аилессы, брошенному на меня, становится ясно, что Одива еще даже не сражалась всерьез. Аилесса переступает с ноги на ногу и переводит взгляд на Каза, а затем ахает, словно что-то вспомнила.

– Череп саламандры! – кричит она Казу. – Сорви его! Годарт не сможет без него жить.

Улыбка Одивы исчезает. А на лице Каза проступает решимость. Он быстро ударяет лбом в лицо Годарта, а затем подцепляет шнурок на его шее и прорезает своим клинком. Череп падает на песок. Годарт тянется к нему, но Каз ударяет его мечом по руке и хватает череп. После чего тут же разбивает его о камень рукоятью своего меча. Кость рассыпается на мелкие кусочки.

Я, затаив дыхание, смотрю на них, не зная, чего ожидать. А вдруг плоть Годарта начнет расползаться, а кости превратятся в пепел? Но ничего не происходит. Он рычит и вновь бросается на Каза. И их мечи сталкиваются.

По левому плечу и позвоночнику расползаются мурашки. Шестое чувство. Именно так его описывала Аилесса. Я поворачиваю голову и вижу, как Одива медленно приближается к своей дочери.

– Глупая девчонка.

Аилесса бросает еще один взгляд на Годарта и хмурится. Кажется, она сбита с толку так же, как и я.

– По крайней мере, сейчас они будут сражаться на равных, – говорит она. – И Годарт не сможет исцеляться.

– Исцеляться? – ноздри Одивы раздуваются. – Твой amouré украл все его благодати.

Аилесса с прищуром смотрит на нее.

– Череп саламандры… передавал ему твои благодати, – разобравшись в случившемся, говорит она. – Но как? Это же кость благодати Сабины, а не твоя.

Одива задирает голову еще выше.

– Ты забываешь, что на ней была кровь Сабины, в которой течет и моя кровь.

Я не разбираюсь в тонкостях темной магии, но ясно одно – можно рассчитывать на честный бой. По крайней мере, Казу.

Одива бросается на Аилессу с костяным ножом. Ее вновь охватила ярость. А значит, игры закончились.

Аилесса взмахивает посохом, чтобы блокировать ее удар. Но Одива перепрыгивает через него и разрезает Аилессе предплечье. Она ахает и бросает оружие. Я несусь к ним, смотря, как из раны хлещет кровь. Merde, видимо, порез глубокий.

Одива откидывает с лица прядь черных волос, с которых капает вода.

– Не такой судьбы я тебе хотела.

– Нет. – Аилесса зажимает окровавленную руку. – Ты хотела, чтобы я провела вечность в Подземном мире.

Одива пожимает плечом:

– Зеркалье почти ничем не отличается от реального мира.

– Хватит оправдываться! Ты не раздумывая принесла меня в жертву, прекрасно зная, что я стану Скованной.

– Но ты же здесь.

Сморщив нос, Одива обводит взглядом Аилессу с головы до ног. Если она и питала любовь к дочери, то от нее ничего не осталось. Теперь ее наполняет лишь ненависть.

– А значит, моя перворожденная дочь, мне придется убить тебя собственными руками.

Аилесса нащупывает свой посох. Из-за раны она стала медлительнее. Я пытаюсь добраться до нее, но благодаря силе ночной вечерницы Одива быстрее. Она ударяет посохом по боку Аилессы… и воздух пронзает тошнотворный хруст сломанных ребер. Аилесса, корчась, падает на песок.

– Аилесса! – Кровь вскипает в венах.

Я перевожу яростный взгляд на Одиву.

Она умрет. Уж я-то позабочусь об этом.

Я бросаюсь на нее, яростно нанося удары отцовским ножом. Но она успевает подставлять посох, блокируя каждую атаку.

– Я убью тебя, мальчишка. – Ее черные глаза пусты, в них нет ни жизни, ни Света. Только тьма. – Так же, как моя famille убила твоего жалкого отца.

Грохот сердца отдается в ушах.

– Не смей говорить о его смерти.

На ее лице появляется ухмылка.

– Хорошо.

Одива отбрасывает меня назад, и я приземляюсь на песок. А затем в мгновение ока втыкает посох рядом с моей головой, вытаскивает костяной нож и прижимает меня коленом.

– Тогда давай лучше обсудим твою смерть, Бастьен. Или приступим к действиям. – Она выставляет клинок напротив моего сердца. Капли дождя стекают по его острому лезвию.

– И в этот раз я удостоверюсь, что ты действительно умер.

42. Сабина

С благодатью серебряной совы Свет разгорается внутри все сильнее. Ночное небо светлеет… нет, это я лучше вижу в темноте, а еще у меня обостряется слух. Но явнее всего становятся заметны изменения моего настроения и поведения. Я бесшумно шагаю по песку, не чувствуя на плечах веса лжи и сомнений. Новые способности не изменяют меня, а ласково уговаривают меня принять себя и сильнее поверить в свои убеждения. И сейчас я готова передать эту уверенность другим.

Песня сирены льется из меня. Каждая нота звучит отчетливо и непоколебимо. Я вкладываю в них всю силу легких и своих убеждений. Хотя мне хочется верить, что это ярость Элары из-за тысячелетнего брака с богом-тираном.

Я отворачиваюсь от моря. Внутренний голос настойчиво говорит, что Вратам не нужен сухопутный мост, чтобы появиться. Я стану этим мостом. А Перевозчицы famille – его нерушимые опоры. Мы словно факелы Света Элары сияем во тьме. Мы – дочери богини.

В центре нашего круга из песка вырываются два сверкающих столпа пламени. Они изгибаются в небесах и образуют пятиметровую арку.

В груди вспыхивает благоговейный трепет. Это Врата огня – недостающий элемент, про который говорил Марсель. Или, точнее, последний элемент, который мог бы создать дверь в Загробные миры.

Ливень обрушивается на пылающую арку, но огонь не шипит и не гаснет. Он стабилен как ветер, который вырывался из темноты под подземным мостом и удерживал светящуюся пыль, или как темная волна, которая поднялась над водой и застыла на одном месте. Я поворачиваю голову и вижу, что врата Элары тоже открылись. И сквозь них видно мерцающую серебром лестницу, тянущуюся к Ночным Небесам.

– Спойте со мной, – говорю я Пернель и Роксане.

– Но мы не знаем песни сирен, – возражает