– Ты говорила, что у нас получится дать отпор твоей матери… я готов.

Я киваю и делаю глубокий вдох, чтобы сосредоточиться. А затем тянусь к Свету Бастьена, к песне его души, которая звучит в сердцах тех, кто готов не только дарить любовь, но и принимает ее.

Нахмурив брови, я пытаюсь дотянуться до него. Желудок стягивает от напряжения, а ноги слегка подрагивают от осознания, что я собираюсь сразиться с собственной матерью. Но стоит мне прошептать имя Бастьена, как все мое внимание сосредотачивается на тлеющих у него внутри угольках. Я раздуваю их собственным Светом и делюсь всем, что имею. И для этого не обязательно использовать кровь, кости или приносить жертву.

Выдохнув, я встречаюсь с ним взглядом.

– Ты их чувствуешь?

Он ухмыляется и сжимает мою руку с силой, которую явно получил от тигровой акулы. Теперь мы грозная команда, потому что разделяем мои благодати.

40. Сабина

Я спешу к кромке воды, откуда видно затопленный сухопутный мост, и прижимаю руки к стянутому беспокойством животу. Приливные волны плещутся у моих ног, пока тело цепенеет от ужаса. Спеть, чтобы открыть Врата? Я бы посмеялась, если бы ситуация не оказалась настолько ужасной.

Пернель замечает мое смятение и устремляется ко мне.

– Я видела, как Одива разбила флейту. Ты не виновата, Сабина. Не переживай об этом. Лучше помоги нам со Скованными. Они снова разбегаются.

Я стараюсь изобразить уверенность, которой не чувствую, и вздергиваю подбородок.

– Я знаю, как поднять Врата снова.

Пернель морщит лоб:

– Но это невозможно.

– Аилесса научилась этому, когда находилась в Подземном мире. – Что не совсем правда. – И рассказала мне.

Пернель бросает взгляд на Аилессу и Бастьена, которые пробираются к Одиве. Она на мгновение поджимает губы, а затем кивает своим мыслям.

– Все хорошо! – громко объявляет она другим Перевозчицам. – Сабина может призвать души обратно.

– Нет, не надо! – Я хватаю Пернель за руку. – Я хотела…

Хотела попробовать исполнить песню сирен без пристального внимания со стороны.

Но уже поздно. Ближайшие Перевозчицы уже выжидающе смотрят на нас. Некоторые из них, как Роксана, стоят в воде.

– Как ты собираешься призвать их? – подойдя ближе, спрашивает она с недоуменным видом.

Мне хочется спрятаться в раковине, в темной пещере или самом глубоком туннеле в катакомбах.

– Я собираюсь открыть Врата… спев песню сирен.

Роксана выгибает тонкую бровь дугой.

– Спеть?

Я молча киваю, чувствуя, как жар расползается по щекам.

Леуррессы быстро передают мои слова друг друг, и вскоре все тридцать Перевозчиц собираются вокруг меня. У некоторых, как и у Пернель, в глазах горит надежда. Но у большинства на лице написаны сомнения, как и у меня, но они все же подходят к нам. Никто не спешит на помощь Аилессе, Бастьену или Казу. Они слишком боятся нашей старой matrone и короля Годарта, который разделяет с ней благодати.

Сердце в груди бьется быстрее, когда я обвожу взглядом их. Полагаю, мне следует начать прямо сейчас. Я прочищаю горло… и начинаю напевать мелодию. А что мне еще делать? В песне сирены нет слов. Предполагалось, что ее нужно играть на костяной флейте, а не осквернять голосом самой молодой Перевозчицы в семье основателей Леурресс.

Пернель гладит меня по спине, отчего я чувствую себя ребенком.

– Думаю, тебе стоит петь ее громче, дорогая.

Я киваю, стараясь сдержать дрожь под проливным дождем. Мне не укрыться от пристального внимания – куда ни повернись, всюду натыкаешься на скептические взгляды, устремленные на меня, – поэтому я опускаю глаза и смотрю на ноги.

Как же трудно петь громче. Приходится широко открывать рот. Но мне удается озвучить мелодию долгим и протяжным «аааа».

Песня никогда не казалась такой длинной и неуверенной, хриплой и сбивчивой. Я слишком нервничаю, чтобы все получилось. И мне не удается передать навязчивой мелодии песни сирен. Если Скованные или Освобожденные слышали меня, они, скорее всего, лишь поморщились.

Когда песня заканчивается, я бросаю взгляд на темное море. Волны стихли. По поверхности воды расходятся лишь круги от капель дождя. И ничего не появляется там, где должны подняться Врата.

«Неужели ты и правда верила, что сможешь призвать божественные силы своим голосом?» – начинаю корить я себя.

Что бы ни узнала Аилесса в Подземном мире, это выше моего понимания. Я поворачиваюсь и бросаю на нее взгляд. Они с Бастьеном кружат вокруг Одивы, отводя ее от Каза и Годарта. Но судя по надменному выражению на лице матери, она не особо волнуется.

У меня вновь все сжимается внутри. Мне следует отправиться на помощь к друзьям. По правой руке Каза стекает кровь, и он прихрамывает. Нет смысла тратить силы на попытки открыть Врата. Но если этого не сделать, то Скованные останутся на свободе еще на две недели. А на моей совести останется еще больше смертей. Сколько душ винят меня в том, что я лишила их жизни? А сколько тех, кто даже не может ткнуть в меня пальцем, потому что лишились души?

– Попробуй еще раз, – просит Пернель.

Она пытается улыбнуться, но ее бровь нервно дергается. Пернель действительно верит в меня или я просто стала олицетворением остатков ее надежд? Ведь она своими глазами видела, как моя мать наплевала на богов и воскресила Годарта из мертвых. Как она убила Мориль и как сломала обе флейты. Пернель видела, как Скованные вновь и вновь сбегают от Перевозчиц. И уже почти не осталось надежды спасти то, ради чего моя famille стольким жертвовала… все, кроме меня.

– Да, Сабина. – Вивьен делает шаг вперед. Ее каштановые волосы облепили лицо. – Попробуй еще раз.

Эти слова повторяются вновь и вновь одной Леуррессой за другой и больше напоминают отчаянные молитвы сделать хоть что-то, чтобы они выполнили свой долг и защитили живых от мертвых.

И вот осталась одна Роксана. Она склоняет набок голову, на которой все еще держится корона из оленьих рогов, а затем расправляет плечи и смотрит мне прямо в глаза.

– Попробуй еще раз, Сабина.

Сердцебиение учащается. Напряжение все сильнее давит на плечи. Все рассчитывают на меня.

Я зажмуриваю глаза. И заставляю себя сделать вдох.

«Обратись к Свету внутри себя», – сказала Аилесса.

Но где этот Свет? Все, что я чувствую, – выбивающие почву из-под ног сомнения из-за благодати золотого шакала.

Слова, обращенные к матери, эхом отдаются в голове: «Зачем ты вообще объявила меня своей наследницей?» И теперь я знаю ответ. Потому что я слабее Аилессы. Одива понимала, что я не смогу