litbaza книги онлайнСовременная прозаСобрание сочинений в 9 тт. Том 8 - Уильям Фолкнер

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 85 86 87 88 89 90 91 92 93 ... 191
Перейти на страницу:
мне нужно только…

— Он жив? — спросил старый негр.

— Что? — сказал связной. — А, полицейский. Не знаю. Наверное, да. — И с каким-то удивлением произнес: — Надеюсь, что да. — Потом продолжал:

— Позавчера вечером — во вторник — я понял, что они замыслили, но у меня не было доказательств. И я пытался втолковать ему. Но вы его знаете; вы, наверно, и сами пытались втолковать ему то, чего не могли доказать или чему он не хотел верить. Так что придется действовать иначе. Не доказывать ему, не убеждать — времени на это нет. Вот почему я пришел сюда. Нужно, чтобы вы сделали меня масоном. Или, может, времени нет и на это. Тогда просто покажите мне знак — примерно такой…

Он шевельнул, взмахнул рукой у бедра, пытаясь повторить виденный два года назад, в день своего прибытия в батальон, жест того солдата.

— Этого будет достаточно. Должно быть; я обману остальных…

— Постойте, — сказал старый негр. — Объясните не торопясь.

— Я объясняю, — сказал связной с тем же ужасающим спокойствием. — Все солдаты в батальоне отдают ему жалованье за неделю, если они доживут, чтобы получить его, а он — чтобы забрать у них. И добился он этого, сделав их всех масонами или по крайней мере заставив их поверить, что они масоны. Понимаете, они у него в руках. Они не могут отказать ему. И если бы он только…

— Постойте, — сказал старый негр. — Погодите.

— Как вы не понимаете? — сказал связной. — Если мы все, весь батальон, пусть даже один батальон, одно подразделение на всем фронте, начнем, покажем пример — бросим винтовки к гранаты в траншеях, поднимемся безоружными на бруствер, выйдем за проволоку и пойдем вперед с пустыми руками, не с поднятыми, не сдаваясь, а просто с открытыми, показывая, что в них нет ничего, что мы не хотим никому причинять вреда, и не бегом, не спотыкаясь, просто будем идти вперед, как свободные люди, — все как один; представьте себе одного человека и умножьте на целый батальон; представьте целый батальон нас, стремящихся только вернуться домой, надеть чистую одежду, работать, вечером выпить немного пива, поболтать, потом лечь, заснуть и не бояться. И, может быть, лишь может быть, столько же немцев, которые тоже не хотят больше ничего, или, может, лишь один немец, не желающий больше ничего, бросят свои винтовки и гранаты и тоже вылезут с пустыми руками не для сдачи в плен, а чтобы все видели, что в них ничего нет, что они не хотят никому причинять вреда…

— А вдруг не вылезут? — сказал старый негр. — А вдруг они начнут стрелять в нас?

Но связной даже не расслышал этого «нас». Он продолжал говорить:

— Разве они все равно не будут стрелять в нас завтра, когда избавятся от страха? Как только генералы из Шольнемона, Парижа, Поперинга и тот, кто прилетел в немецком аэроплане, встретятся, они устроят совещание, точно установят, где таится угроза, опасность, уничтожат ее и вновь начнут войну; она будет длиться завтра, завтра, завтра, пока все правила этой игры не будут соблюдены, последнего искалеченного игрока не унесут с поля, а победа будет вознесена на алтарь, подобно футбольному кубку в клубной витрине. Вот и все, чего я хочу. Вот и все, что я стремлюсь сделать. Но, возможно, вы правы. Тогда убедите меня.

Старый негр закряхтел. Кряхтение было спокойным. Он высунул руку из-под одеяла, откинул его, передвинул ноги на край кровати и сказал парню:

— Подай мне ботинки и брюки.

— Послушайте, — сказал связной. — Времени нет. Через два часа рассветет, а я должен вернуться. Вы только покажите мне, как подать знак, сигнал.

— Вы не сможете сделать его правильно, — сказал старый негр. — А если и сможете, я все равно пойду с вами. Может быть, я тоже ждал этого.

— Вы же сами говорили, что немцы могут открыть по нам огонь, — сказал связной. — Не понимаете? Опасность, риск вот в чем: кое-кто из немцев может выйти навстречу нам. Тогда стрелять начнут и те и другие, с нашей стороны и с ихней — чтобы перекрыть нам дорогу огневым валом. Они так и сделают. Ничего другого им не остается.

— Значит, вы передумали? — сказал старый негр.

— Вы только покажите мне знак, сигнал, — сказал связной. Старый негр, опуская с кровати ноги, снова закряхтел, спокойно, почти беспечно. Чистый, незапятнанный капральский мундир был аккуратно повешен на стул, под стулом были аккуратно поставлены ботинки с носками. Парень взял их и теперь стоял на коленях у кровати, держа носок, чтобы негр сунул в него ногу.

— Вы не боитесь? — спросил связной.

— Разве впереди у нас мало дел, чтобы затрагивать этот вопрос? раздраженно ответил старый негр. — И я знаю, что вы спросите потом: как я собираюсь добираться туда? Могу ответить: я безо всяких добрался до Франции; думаю, что смогу одолеть еще каких-то шестьдесят миль. И я знаю, что вы скажете на это: я не смогу ходить там в этом французском костюме, если со мной не будет генерала. Только отвечать мне не нужно, потому что ответ вы уже нашли сами.

— Убить еще английского солдата? — сказал связной.

— Вы сказали, что он жив.

— Я сказал, может быть.

— Вы сказали: «Надеюсь, что он жив». Не забывайте этого. Связной был последним, кого часовой хотел бы видеть. Но часовой увидел в то утро, не считая заступившего на смену охранника, который принес ему завтрак и теперь сидел напротив, приставив винтовку к стенке.

Часовой был под арестом уже почти тридцать часов. И только: лишь под арестом, словно яростными ударами прикладом позапрошлой ночью он не только заглушил ставший невыносимым голос, но и каким-то образом отделил себя от всего человечества, словно эта ошеломляющая перемена, это прекращение четырехлетней крови и грязи и сопутствующий ему спазм тишины забросили его на этот скрытый под землей уступ, где не было видно людей, кроме сменяющихся охранников, приносящих еду и сидящих напротив до прихода смены. Дважды за все это время в проеме входа внезапно появлялся сопровождающий дежурного офицера сержант, кричал «Смирно!», и он вставал с непокрытой головой, охранник отдавал честь, входил дежурный офицер, торопливо бросал положенный по уставу вопрос: «Жалобы имеются?» — и уходил.

Накануне он пытался заговорить с одним из сменяющихся охранников, потом кое-кто из них пытался заговорить с ним, но и только, таким образом вот уже более тридцати часов он, мрачный, угрюмый, неисправимый сквернослов, ворчун, в сущности, лишь сидел или спал на своей земляной полке, равнодушно дожидаясь того, что сделают с ним или с тишиной или с ним и с ней, когда (и если)

1 ... 85 86 87 88 89 90 91 92 93 ... 191
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?