— Понял, товарищ полковник.

— И в других местах поищите. На аэродроме, в каптёрках, в пустых емкостях. В общем, там, где можно устроить схоронку.

Пока ждали Кленова, Возницкий углубился в его личное дело, а генерал развесил на батарее свои мокрые носовые платки.

— Весь запас, что жена положила в чемодан, использовал, — сказал с сожалением. — Не знал, что во мне столько дряни.

— Вы пошли бы в гостиницу да полежали, — посоветовал Возницкий. — В постели всё-таки легче.

— Так-то оно так, да хочется докопаться до истины. Неужто и в эскадрилье объявился предатель?

— Чему удивляться, коль сам бывший председатель КГБ продал американцам секреты подслушивающего устройства, установленного в их посольстве.

— Да, дожили, — глубоко вздохнул генерал. — И не судили, даже привилегий не лишили. Живёт как ни в чём не бывало. И совесть, наверное, не мучает.

— Если бы только один председатель КГБ. — Возницкий со злостью захлопнул папку. — А секреты наших противовоздушных ракет, поставленных в Ирак перед операцией «Буря в пустыне»? А выдача наших агентов Америке и Англии? Раньше, при советской власти, мы покупали капиталистов в самых секретных органах, а теперь наши продаются за гроши… Тут еще эта зачуханная Чечня. По всей России расползлись черномазые, как тараканы, и пакостят где могут.

— Доиграемся, наверное, в демократию, пока всю Россию не развалим. — Генерал взял с батареи ещё не высохший платок и вовремя прикрыл им разразившийся чиханием нос.

Они минут пять ругали современное руководство, пока их единодушную критику не прервал приход капитана Кленова. Второй пилот, видимо, и представления не имел, по какому поводу его вызвало столь высокое начальство, тем более не мог предположить, в чем его подозревают. Вошел уверенно, доложил, как и подобает толковому офицеру, прослужившему не один год.

— Товарищ генерал, капитан Кленов по вашему приказанию прибыл!

Голос четкий, твердый; лицо спокойное, волевое и симпатичное. Подтянут, одет, несмотря на плохое снабжение вещевиков, в новенький плащ с белым шарфом; брюки хорошо отутюжены, туфли начищены до блеска. Среднего роста, крепко сложен, не мандражит перед высоким начальством. В общем, капитан генералу понравился, и он указал ему на стул рядом с полковником.

— Присаживайтесь. — И когда Кленов сел, задал тот самый вопрос, который, несомненно, не мог лётчика не беспокоить: — Скажите-ка, голубчик, что вы думаете по поводу катастрофы вашего самолёта?

Кленов, как и ожидал генерал, пожал плечами. Но ответил довольно грамотно и определенно:

— Отказать сразу три двигателя из-за плохого топлива или электрооборудования, как передали сегодня по радио, по моему мнению, не могли. Бортинженер — опытный специалист, ошибиться не мог. Летчики — тем более: майор Фирсов летал на «Руслане» третий год, подполковник Бирюков и того больше. А вот компьютер подвести мог: в бортжурнале за год есть запись о неустойчивой работе.

— А диверсию вы допускаете? — перебил генерал.

— Похоже на то. Я всю ночь ломал голову, что и как могло произойти. И ни к какому выводу не пришёл. Мы два дня назад вернулись из командировки. И бортинженер, и техник, и я тщательно осматривали самолет. В тот же день техник заправил баки топливом. Утром перед вылетом он слил отстой, а я проверил заправку и еще раз осмотрел самолёт. Мину могли заложить только в одну из ниш шасси. Но могу поручиться, что там ничего не было. Да и судя по последовательному отказу трёх двигателей, если взрыв и произошел, то не в нише шасси.

— А кто, кроме вас и членов экипажа, был в то утро у самолёта? — задал новый вопрос генерал и зачихал, закашлялся до хрипоты, прикрывая нос и рот мокрым платком. Кленов подождал, когда кашель генерала прекратится, ответил, как показалось Гайвороненко, даже с обидой:

— Были только наши авиаспециалисты. И если вы полагаете, что кто-то из них мог совершить подлость, то глубоко ошибаетесь.

Генерал снова громко чихнул и подтвердил с усмешкой:

— Правда. — Перевел дыхание и продолжил: — Но не мог же черт или дьявол опуститься ночью на самолет и сунуть в уязвимое место какую-нибудь бя…бяку? — Новый взрыв кашля не дал ему говорить.

— Зря вы мучаете себя, Иван Дмитриевич, — пожурил генерала полковник. — Вам надо лежать в постели. Пить горячий чай с малиновым вареньем и молоко с медом.

— И то правда. — Генерал поднялся с кресла, но не уходил, дожидаясь ответа второго пилота.

— Чёрт и дьявол, разумеется, опуститься на самолёт не могли. А вот диверсант, если часовой дремал или прятался где-то от мокрого снега, который сыпал в ту ночь, пробраться к самолету сумел бы.

Генерал в задумчивости покивал головой, встал и направился к выходу.

— Продолжай, Олег Эдуардович. Вечером мне доложишь.

На улице генерала обдало холодным, пронизывающим ветром. Гайвороненко прикрыл нос и рот шарфом и заспешил в гостиницу, думая о втором пилоте. Капитану он почему-то верил: и вел себя тот достойно, непринужденно; и держался независимо перед представителями суровой службы безопасности полетов; и отвечал лаконично, исчерпывающе. И взгляд темно-карих глаз — открытый, доверчивый, как у ребенка. Правда, за свою многолетнюю практику генералу приходилось встречаться с разными людьми, и не у каждого за ясными глазами он мог сразу рассмотреть лицемерную натуру, но Кленов к такой категории, похоже, не относился…

Полковнику Возницкому, наоборот, капитан-красавец не понравился: держится слишком уверенно, его лаконичные ответы свидетельствуют о том, что второй пилот заранее готовился к допросу. Едва закрылась дверь за генералом, Возницкий задал свой давно вертевшийся на языке вопрос:

— А как так получилось, что вы не полетели с экипажем?

Лицо капитана загорелось, как от пощечины. Он глянул в глаза полковника скорее оскорбленно, чем обиженно. Ответил не сразу, покатав на скулах желваки:

— Вам лучше об этом справиться у нашей докторши, Тамары Михайловны.

— Я вас спрашиваю! — повысил голос полковник. — И не учите батьку щи варить… Так почему вы не полетели?

— Потому что врач отстранила за повышенное давление крови.

— А от чего оно у вас повысилось? Пьянство вали накануне?

Кленов по тону полковника понял, что, если признаться честно, как он намеревался сделать, когда шёл сюда, лётной работы ему не видать, как своих ушей: вон уже и его личное дело затребовал — лежит перед ним. Ко всему, Возницкий своим первым вопросом так взвинтил его, что Геннадий еле сдерживался, чтобы не ответить грубостью.

— Зачем же так сразу, товарищ полковник? — сказал с легкой усмешкой. — Я тоже могу ответить: каждый судит о других в меру своей испорченности.

— Что?! — Полковник подскочил в кресле. — Что вы сказали?

— А вот кричать на меня не следует. Я не в денщиках у вас служу. Да и денщиком не позволил бы.