Людмилка занималась в плавательной секции. Летом они ходили тренироваться на реку, а в весенние каникулы обычно ездили в другой город, там бассейн лучше. Кроме того, посреди учебного года бывали на соревнованиях. Людмилку брали с собой всегда. У нее были широкие плечи и громкий голос. Широкие плечи для пловца очень важны. Это значит, он сможет загребать больше воды и быстрее передвигаться. Плечи особенно ценила Людмилка. А голос — тренер. Он-то быстро срывал свой на тренировках. Единственное, что его не устраивало, — Людмилка имела большой дар убеждения. Каждый раз, когда секция выезжала в другой город, моя сестра уводила куда-то всю команду. Иногда с ними увязывались и чужие ребята.

Тренер не спускал с Людмилки глаз, давал ей какие-нибудь поручения — делал все, чтобы она была занята и не думала о посторонних вещах. Но ничего не помогало. В один прекрасный момент вдруг выяснялось, что всей нашей городской команды нет. Обычно это случалось перед самыми стартами. Пока тренер уходил на судейское совещание, пловцы исчезали.

Вся милиция незнакомого города вставала на ноги, все собаки-ищейки принимались за работу. Находили пловцов уже где-нибудь за городом. К этому времени они уже выглядели уставшими, хотели есть и спать. Ни о каких заплывах речи идти не могло. Тренер каждый раз спрашивал Людмилку:

— Что ты ищешь? Зачем ты уходишь?

— Море, — отвечала Людмилка.

— Какое море? Мы находимся посреди Восточно-Европейской равнины, ты географию знаешь?!

— Должно быть море.

Тогда тренер обращался ко всей команде:

— А вы зачем ушли? Что вам надо было?

— Море, — одним унылым голосом говорила команда.

— Море?! — тут-то тренер обычно и срывал голос. Дальше он уже сипел: — Откуда тут море? Тут?!

— Должно быть, — слышал он в ответ и хватался за сердце.

Соревнования, разряды, места бывали сорваны. Благодаря Людмилке ни один спортсмен из нашего города в те годы не мог не то что выиграть соревнования, но и подтвердить свой разряд. Так продолжалось, пока ее не выгнали из секции.

Каждый раз после сборов и соревнований тренер вызывал наш маму и серьезно с ней говорил. Она приходила заплаканная и долго внушала Людмилке, что в том городе моря нет.

— Что, и в том тоже нет? — Людмилка не сразу верила.

— Нет.

— А где оно? Разве не было?

— Было, — говорила мама, — оно там было. Только потерялось.

Видимо, поэтому Людмилка решала найти его в другом городе. И снова повторялась история со срывом соревнований и осипшим тренером.

А потом Людмилку выгнали, но она к тому времени уже полюбила лепить из пластилина, поэтому не особенно переживала.

Папины неизвестные дали никто не любил. Мама привыкла, но сначала очень расстраивалась, когда папа туда отправлялся. Очень расстраивалась. Первые два дня она просто сидела на стуле и ничего не делала. Первый раз мы очень испугались, думали, это какая-то странная болезнь, мерили ей температуру, прижимали ко лбу мокрое полотенце. Но она никак не реагировала. Витька ходил кругами по комнате, специально надевал ботинки с толстой подошвой, топал ногами. Нина стояла и трясла маму за плечо, Илюха читал научную литературу, светил ей фонариком в глаза, чтобы посмотреть реакцию зрачков на свет. Зрачки реагировали, а вот мама — почти нет. Отмахнется, а сама дальше сидит. Людмилка забиралась маме на колени, пела громкие песни. Я не знала, что делать. Думала-думала и сказала потихоньку Илюхе на ухо:

— Ну все, я вызываю скорую помощь.

Мама тут же поднялась со стула, сказала, что не надо никаких врачей и чтобы мы быстренько тут прибрались.

На следующий день она пошла на работу, но вернулась очень быстро. За двухдневный прогул ее уволили.

Когда папа в следующий раз скрылся в неизвестных далях, маму снова уволили. Но потом мы научились. Как только он уходил, мы звонили на мамину работу и говорили, чтобы ей дали отгулы за свой счет. Придумывали, будто кто-то из нас болеет, и ее отпускали. Почему-то на работе было куда легче дать отгулы за свой счет, чем возиться с больничными листами. К тому же за больничный им приходилось платить маме, а за отгул — вычитать из зарплаты. Обычно через два дня мама уже приходила в себя, и мы снова жили как раньше.

Но все равно было видно, что она недовольна. В это время мама быстрее уставала, раньше ложилась спать, забывала о своих цветах. Обычно она каждый день ухаживала за ними. То поливает, то рыхлит почву, то подкармливает какими-то удобрениями. Дня не проходило без того, чтобы она не придумала что-нибудь новенькое для царства растений. По биологии мы учили, что это целое царство. Нам даже иногда казалось, что мама любит свои цветы больше, чем нас. Но пока папа находился в неизвестных далях, мама начисто о них забывала. В остальном почти ничего не менялось, она так же, как всегда, пела по утрам, так же заставляла нас прибираться, учить уроки, но про цветы и не вспоминала. К счастью, о них всегда помнила Нина. Она тщательно ухаживала за ними, не хуже мамы.

Илюха в такие времена обычно много сидел за картами и справочниками. Витька усердно учил морзянку, а когда выучил, ходил по дому и размахивал флажками. Его никто не понимал. Тогда он брал шахматы и играл сам с собой. А мы с Людмилкой делали вид, что ничего страшного не произошло. В конце концов, все живы-здоровы. Для того чтобы соседи не догадались, будто у нас что-то неладно, мы выходили во двор большого дома и разговаривали громче обычного, бешено крутились на карусели, играли в песочнице, даже когда нам это было неинтересно. Показывали, что мы тут, ничего не происходит. Иногда мы разговаривали с дедом Поняешь, отвечали на его вопросы. Рассказывали, что мама дома готовит пирог, а нас отправила гулять, чтобы не мешали. Если кто-то говорил, что нашего папы давно не видно, мы врали, что ему пришлось поехать помочь родственникам строить дом, он лучше всех забивает гвозди и кладет кирпичи. Это правда. Гвозди он забивал виртуозно, хоть и ранил пальцы. Или говорили, что кто-то из его родных болеет и необходимо, чтобы папа присутствовал при подписании завещания. Или что-то еще подобное мы выдумывали. Это было нетрудно. Все знали, что родственников у нас много, и не подозревали нас во вранье.

Вечерами маму приходила проведать Любовь Николаевна. В такие времена мы с ней почти не ссорились, ни в школе, ни во дворе. Она внимательно смотрела на маму, спрашивала, нужно ли помочь, сделать что-нибудь. Помогать было не нужно, и они с мамой уходили на кухню пить чай. Бывало, Любовь Николаевна засиживалась у нас допоздна, мы уже все спали. Но странным образом к тому времени, когда она прощалась с мамой на пороге, вдруг просыпался Илюха и шел провожать соседку. Идти было недалеко, и она всегда отказывалась, но он каждый раз доводил ее до подъезда и не уходил до тех пор, пока она не включит свет на кухне.

Когда папа возвращался, все приходило в норму. Любовь Николаевна ругала Людмилку, иногда за нее доставалось и нам, Илюха ходил в свои походы, Витька размахивал флажками под окном у деда Поняешь. Мама вдруг вспоминала про свои цветы, и Нина снова могла подолгу гулять. Я почти не разговаривала с соседями о своих родственниках. Зачем? Папа же вернулся, вот он пускай сам рассказывает о своих племянниках, сестрах и тетках. Он и рассказывал, но где ему было угадать, что мы с Людмилкой придумали в этот раз? Может быть, поэтому он почти и не вставал с дивана.