и залетающих изредка в храм, нравственно пребывает в той зоне ценностной шкалы, где, как уже говорилось, человек обязан уклоняться от злых деяний, но вовсе не обязан вершить деяний добрых. Однако в силу закона энтропии такое пассивное кредо само по себе не способно в принципе удержать людскую массу на фиксированной нравственной высоте, спасти человека от неминуемого сползания к нижнему биологическому уровню мировосприятия.

Для предотвращения неизбежного угрожающего смещения вниз человеку необходимо устремиться вверх, навстречу Высшим Силам, преодолевая, по выражению Николая Рериха, «серого дракона повседневности», «земные нагромождения» и «монотонность обыденности», т.е. духовную инертность нейтральной зоны. Об этой зоне и ее обитателях и будет идти речь в дальнейшем. Здесь уместно оговориться, что все рассуждения, связанные с понятием «человек», подразумевают среднестатистическую личность. Это своего рода среднее арифметическое из огромного количества отдельных личностей. В силу самого принципа усреднения среднестатистический человек, естественно, не похож ни на одно из «слагаемых», конкретную живую личность, и в то же самое время унаследовал черты каждой из них.

* * *

Непричинение зла как нравственное требование, освященное Творцом, легло в основу человеческого общежития, стало главным принципом, регламентирующим взаимоотношения людей в течение нескольких тысячелетий, включая и наше время. Ведь и современный Закон, как и Закон ветхозаветный, перебирая подробно потенциальные злодеяния, определяет и соответствующие наказания за их совершение. Добродеяние же не является законодательной нормой, если это, конечно, не входит в профессиональные обязанности человека, например врача, и, будучи акцией добровольной, свершается по закону совести. Но последняя является весьма «дефицитным продуктом» (в пределах нравственно нейтральной зоны, конечно), вследствие чего обрести ее способен далеко не каждый человек. Поэтому добродеяние, будучи уделом высоконравственных одиночек, в принципе не может носить массового характера. Проведя параллель с известной притчей Христа (Лк. 10,30), можно сказать, что добрых самарян вокруг нас – единицы, зато священников и левитов – подавляющее большинство.

Непричастность к злу, а не причастность к добру принимается ныне за высшее нравственное достижение на ценностной шкале личности, служит мерилом «непогрешимости», источником душевного самоуспокоения, надежным доводом в самооправдании. Обратите внимание, как растерянно реагирует подчас один человек на холодность или неприветливость другого: «Не понимаю, ведь я не сделал ему ничего плохого». А причина отчуждения кроется, вероятнее всего, в том, что один человек не сделал другому ничего хорошего, когда последний очень нуждался в этом. Согрешил ли тем самым человек или нет? С позиции апостола Иакова – да: «Итак, кто разумеет делать добро и не делает, тому грех» (Иак. 4,17). А кто не разумеет? Тому достаточно просто уклоняться от зла, чтобы чувствовать себя праведником.

Обуздание зла, коренящегося «в сердце человеческом от юности его», можно и нужно признавать добром, духовной победой, если только она одержана не под давлением животного страха перед суровостью наказания за свершенное зло, а в результате того самого разумения.

Вытеснение альтруизма как морального принципа за рамки древнего Закона, породившее необязательность содеяния добра, обернулось в последующем трагедией для человечества. Бездушное отношение к себе подобным надежно разъединило людей. «Это – твои проблемы» – таков типовой приговор нашим надеждам на помощь и сочувствие, выносимый теми, кто должен возлюбить ближнего как самого себя. Интересно, что моральных норм как таковых общество формально не отрицает. Но, право же, впечатление такое, будто оно сохраняет их лишь для издевательства над ними же! Чаще – откровенно грубого, но подчас – и утонченно циничного.

Однако самоустранение от добродеяния становится совершенно аморальным явлением, когда откровенный воинствующий эгоизм переходит в свою высшую стадию – эгоцентризм и становится естественной психологической нормой, «узаконенной» нравственной меркой. Он все более подрывает духовно-нравственные основы бытия. Но пока что человек еще удерживает себя, хоть и с трудом, в придонном слое нейтральной зоны. Пока что даже его оскотинивание носит в целом человеческий характер. По крайней мере, методы надругательства личности над личностью чаще носят словесную форму. Впрочем, звериные разборки и другие животные формы насилия уже не редкость.

Говоря о ценностной шкале моих соотечественников, необходимо учитывать, что помимо тех воздействий, о которых уже шла речь, она претерпела за короткий срок, соизмеримый с человеческой жизнью, два диаметральных преобразования, связанных с коренным изменением условий божественного эксперимента.

В первом случае – ликвидация в стране частной собственности, питательной среды самости – источника всех низменных пороков человека, сердечного «зла от юности его», и, как следствие, создание условий для возрождения и развития индивидуальных качеств, возвышающих человека над зоологическим миром. Моральные нормы и требования, распространяемые на всех, были кодифицированы и заявлены публично в Моральном кодексе 1961 года, основу которого составлял видоизмененный религиозно-нравственный закон времен Моисея. Условия божественного эксперимента советского периода в целом согласованно поощряли духовно-нравственное начало в человеке и сдерживали начало зоологическое: аморальность и безнравственность были наказуемы.

Во втором случае – реставрация «священной» частной собственности в самой ее отвратительной и унизительной форме, уничтожившей все моральные нормы и нравственные завоевания предыдущей фазы эксперимента. Маятник божественного эксперимента качнулся в обратную сторону, всесторонне потворствуя животному началу в человеке, умножая меру «зла во всякое время». Каков же Высший промысел этого возврата в прошлое?

«Всего лишь» в проверке крепости нравственных устоев, обретенных участниками эксперимента в условиях его советского периода. Если те условия вынуждали многих людей соблюдать нравственную благопристойность, то нынешние – провоцируют их на попрание нравственных ценностей во имя ценностей материально-чувственных. Многие ли устоят – сие неведомо даже Творцу, и Он создает более суровые условия для отделения «злых из среды праведных» (Ин. 13,49), «как пастырь отделяет овец от козлов» (Ин. 25,32). Так подвергается божественной ревизии в канун новой эпохи, эпохи Водолея, ожидаемо устоявшаяся шкала жизненных ценностей каждого (не среднестатистического!) человека.

Как известно, самое темное время бывает перед рассветом. Но если рассвет связывать с наступлением эры Водолея, то следует признать, что время торжества мракобесия пока еще не отступило. Скорее наоборот. Под покровом кромешной нравственной тьмы совершается самое страшное: фронтальное порабощение духовного плана животным планом бытия, эксплуатация ценностей духа ради безмерного насыщения прихотей плоти. Причем этой экспансии «снизу» человеческая душа (точнее, человеческое малодушие) скорее способствует, нежели препятствует. Но «какая польза человеку, если он приобретает весь мир, а душе своей повредит?» – вопрошает Христос в Мк. 8,36. Да, действительно «мы живем обычно какими-то поверхностными слоями нашей души и сознания» [23], с. 155, причем в режиме самоликвидации личности (в том числе – и физической).

Духовные ценности (к примеру, духовные знания), если они не переходят в ценности духовно-нравственные, в Духовность, не укрепляют и не расширяют «слои» душевного плана – ничего не значат. Состояться как индивидуальность (не личность!) мы можем только, подключив наш истощенный душевный запас к ценностям Духа. Лишь духовностью, «живущей» в нашей ценностной шкале, мы