– Я займусь ею, – пообещала Доротея инструктору.

Его звали Казатимир – «вы можете называть меня Каз», – и для человека, который недавно эмигрировал из Белоруссии, он говорил на удивительно хорошем английском с очень легким славянским акцентом.

– Вам не стоит отказываться от нее, – сообщила ему Доротея.

Барбара знала, что Каз неровно дышит к Доротее. Мужчины обычно поддавались ее очарованию. Поэтому, когда Доротея использовала его, умоляя о чем-то, Каз превращался в кусок мягкой замазки в ее наманикюренных ручках. И Барбара решила, что теперь она в полной безопасности. Теперь можно появляться, устраивать путаницу на танцполе, притворяться, что знает, что делает – для чего надо лишь издавать ногами соответствующие звуки, – и ей все простится. Но она не подумала о самой Доротее.

Очень скоро та объявила ей, что они вместе займутся тренировками после занятий. «И никаких отговорок, детектив-сержант. Женщины становятся в очередь, чтобы попасть на занятия к Казу, так что если Барбара Хейверс в ближайшее время не научится сбивать ногами воображаемую сметану, она может считать себя уволенной».

И только поклявшись жизнью своей матери, Барбара смогла убедить Доротею оставить ее в покое. Секретарша планировала проводить совместные тренировки на пожарной лестнице, недалеко от торговых аппаратов, где было достаточно места для всяких ча-ча-ча. Но Хейверс решила, что этого будет вполне достаточно для того, чтобы ее образ окончательно сформировался в головах ее сослуживцев. Она пообещала тренироваться каждый вечер – и выполняла свое обещание. По крайней мере, в течение месяца.

За это время она достигла таких успехов, что Каз благосклонно кивнул ей, а Доротея одарила улыбкой. И все это время Барбара сохраняла свои танцы в секрете от людей, интересовавшихся ее личной жизнью.

Без всяких усилий она похудела на целый стоун[26]. Ее юбки уменьшились на размер, а концы завязок, которыми она прихватывала свои штаны, удлинялись с каждой неделей. Скоро ей придется сменить на меньший и размер штанов. «Может быть, я даже стану воплощением гибкой красавицы», – решила Барбара. Мир знает и более странные превращения.

С другой стороны, потерянный стоун означал, что она теперь может есть карри[27] дважды в неделю. Кроме того, теперь ей были позволены целые горы наана[28]. И не просто наана, а сочащегося чесночным маслом, наана с маслом и специями, наана с медом и миндалем и вообще с любыми приправами, которые только могут прийти в голову.

Барбара уже стояла на пороге драматического набора веса, когда Каз заговорил о чечеточных импровизациях. Это произошло на седьмом месяце занятий, и она как раз думала о дхале[29] с кучей наана и тарелочке тальятелли[30] с семгой – Барбара не имела ничего против смешивания этнических блюд во время обеда, – когда к ней обратилась Доротея:

– Мы должны пойти, сержант Хейверс. Ты же свободна вечером в четверг, правда?

Барбаре пришлось оторваться от своих сошедших с ума углеводов. В четверг вечером? Свободна? А разве можно сказать о любом ее вечере что-то другое? Она тупо кивнула.

– Отлично! – воскликнула Доротея и тут же обратилась к Казу: – Можете на нас рассчитывать!

В этот момент Барбаре надо было бы сообразить, что происходит что-то не то. Но узнала она, во что влипла, только после занятий, когда они шли в сторону метро.

– Это будет так здорово! – восклицала Доротея. – И Каз тоже там будет. Он выступит с нами во время группового танца.

Услышав слово «танец», Барбара поняла, что на следующий четверг, на вечер, ей надо будет срочно придумать какую-то подтачивающую здоровье болезнь, связанную с ногами. Ведь она только что подписалась на какой-то чечеточный балаган, в котором ей меньше всего в жизни хотелось участвовать…

Поэтому Барбара серьезно подошла к набору отговорок, включавшему в себя плоскостопие и внезапно разыгравшийся бурсит[31].

Ответ Доротеи был просто прелестен:

– Даже не пытайтесь, сержант Хейверс.

Для того чтобы окончательно добить Барбару, она сказала, что та должна принести свои туфли для чечетки на работу, а если она этого не сделает, то, Доротея в этом уверена, детектив-сержант Уинстон Нката будет просто счастлив заехать за ними домой к Барбаре. Или это сможет сделать детектив-инспектор Линли. Он любит разъезжать на своей выпендрежной машине, правда? Так что поездка в Чолк-Фарм ему подойдет.

– Хорошо, хорошо, – сдалась Барбара, – но если ты думаешь, что я буду танцевать, то ты глубоко ошибаешься.

Вот так она оказалась в Сохо в четверг вечером.

По улицам бродили толпы, и не только потому, что начался туристический сезон, но и потому, что стояла хорошая погода, а Сохо всегда привлекало всевозможных завсегдатаев ночных клубов, театралов, любителей вкусно поесть, танцоров и алкашей. Так что для того, чтобы добраться до Олд-Кэмптон-стрит, пришлось буквально пробивать себе дорогу. Здесь располагалось заведение, называвшееся «Клуб Эллы Ди».

Дважды в месяц на последнем этаже этого ночного клуба происходили чечеточные импровизации. В которые, как быстро поняла Барбара, входили импровизация на свободную тему, групповой танец и сольная чечетка. Узнав, что включает в себя каждое из этих упражнений, сержант решила держаться от них подальше.

Когда они пришли, импровизация на свободную тему была уже в самом разгаре. Четверть часа они провели перед входом в ожидании, когда появится Каз, обещавший познакомить их со всеми прелестями «Эллы Ди». После этого Доротея нетерпеливо заявила, что «у него был шанс», и направилась в клуб, где, у себя над головами, они услышали музыку, которую сопровождали звуки, напоминающие скачку табуна только что подкованных пони.

Чем выше они поднимались, тем громче становился шум. На фоне звуков «Big Bad Voodoo Daddy»[32] они услышали, как женщина кричит в микрофон:

– Скаффл! Скаффл! А теперь флэп! Отлично. А теперь смотрите!

Как выяснилось, Каз их вовсе не покинул. Это они поняли, войдя в большую комнату с возвышением в дальнем конце, вдоль стен которой были расставлены несколько десятков стульев. Толпа в комнате была гораздо меньше, чем рассчитывала Барбара. Так что сразу стало понятно, что затеряться в ней ей не удастся.