Элэйс ни разу не бывала за пределами земель виконта Тренкавеля. Ей трудно было представить себе унылые северные города: Париж, Амьен или Шартр — родину матери. Для нее это были всего лишь имена, лишенные тепла и цвета, такие же неблагозвучные, как langue d'Oil, на котором говорили их жители. Но Элэйс верила, что, даже будь у нее возможность сравнивать, она не нашла бы ничего прекраснее, чем древняя, неподвластная времени красота Каркассоны.

Она стала спускаться с холма, огибая колючие заросли кустов. Южный берег реки Од был низким и болотистым. Промокшая насквозь юбка липла к ногам, и Элэйс часто спотыкалась. Она поймала себя на том, что идет быстрей, чем обычно. Отчего-то ей сегодня было не по себе. Элэйс уверяла себя, что ее растревожил разговор с Жакобом и Беренгьером. И тот и другой вечно за нее беспокоятся. Но сегодня она чувствовала себя одинокой и беззащитной.

Рука невольно потянулась к рукояти ножа. Припомнился рассказ купца, который будто бы на днях заметил на дальнем берегу волка. Весь город счел, что торговец хвастает: но летнему времени он мог увидеть разве что лису или бродячую собаку. Но на пустом темном берегу в такие истории верилось легче, и холодная рукоять придавала уверенности.

На минуту Элэйс задумалась, не повернуть ли назад. Она то и дело вскидывалась на внезапный шум или плеск, но всякий раз это оказывался шорох крыльев взлетающей птицы или игра желтого речного угря на отмелях.

Мало-помалу привычная тропа успокоила ее. Река Од здесь разливалась широко и была неглубока; тянувшиеся к ней ручейки поблескивали голубоватыми жилками, а над ними висел прозрачный летний туман. В зимнее время поток, налившийся ледяными водами горных ручьев, становился многоводным и бурным. Но в летнюю засуху вода спадала, и течения едва хватало, чтобы вращать колеса соляных мельниц, которые деревянным хребтом торчали посреди русла, привязанные к берегу толстыми веревками.

В такую рань мухи и мошкара, черными облачками висевшие над болотом в жаркое время, еще не проснулись, поэтому Элэйс решилась пройти напрямик через топкую грязь. Тропа через трясину была отмечена пирамидками белых камней. Она осторожно выбирала дорогу, пока не выбралась на опушку леса, подходившего к самой западной стене.

Элэйс направлялась к лесной лужайке, где в тенистых лощинах росли лучшие травы. Оказавшись под защитой деревьев, она замедлила шаг и принялась наслаждаться жизнью. Она отстраняла нависшие над тропой ветви ивняка и вдыхала густой землистый запах листьев и мха.

Человек не оставил здесь следа своих трудов, но лес был полон живыми цветами и звуками. Вскрикивали и щебетали скворцы, крапивники, коноплянки. Хрустели под ногами сучки и сухие листья, прыскали в стороны кролики, и их белые хвостики ныряли среди волн желтых, красных и синих цветов. Высоко в раскидистых кронах сосен рыжие белочки срывали шишки, осыпая землю легким душистым дождем хвои.

На поляну — травяной островок, тянувшийся к самой реке, — Элэйс выбралась уже пьяная от счастья. Она с облегчением опустила наземь корзинку: плетеная ручка натерла нежную кожу на сгибе локтя. Сняла отяжелевший плащ и повесила его на низкую ветку серебристой ивы. Утерла лицо и шею платком и опустила флягу с вином в дупло, чтобы не нагрелась на солнце.

Над стеной деревьев высилась крутая стена Шато Комталь. Четкий силуэт башни Пинте ярко выделялся на бледном небе. Элэйс задумалась, проснулся ли отец. Может, уже сидит в личных покоях виконта, обсуждая с ним дневные дела. Она посмотрела левее сторожевой башни, отыскивая собственное окно. Интересно, Гильом еще спит или проснулся и обнаружил пропажу жены?

Каждый раз, глядя вверх сквозь зеленый балдахин ветвей, она поражалась, как близок город. Два разных мира — бок о бок. Там, на улицах, в переходах Шато Комталь — шумно и людно. Там нет покоя. Здесь, во владениях лесных и болотных жителей, царствует глубокое вечное молчание.

И здесь она чувствует себя дома.

Элэйс скинула кожаные туфли. Мокрые от утренней росы травинки сладко защекотали пальцы ног и ступни. Радостное чувство мгновенно изгнало у нее из головы все мысли о городе и доме.

Элэйс перенесла инструменты к самой воде. На отмели разросся куст дягиля. Мощные трубчатые стебли выстроились вдоль берега, как строй игрушечных солдатиков. Ярко-зеленые листья — иные больше ее ладони — отбрасывали на берег прозрачную тень.

Нет ничего лучше дягиля, чтобы очистить кровь или защитить от заражения. Эсклармонда, ее подруга и наставница, не уставала повторять, что собирать травы для настоев, мазей и бальзамов надо всегда и всюду, коль скоро они попались на глаза. Пусть сегодня город свободен от заразы, кто знает, что принесет завтрашний день? Болезни и мор могут нагрянуть в любое время. Эсклармонда никогда не давала ей дурных советов.

Закатав рукава, Элэйс сдвинула ножны на спину, чтобы нож не мешал нагибаться. Волосы она заплела в косу, а подол юбки подобрала повыше и заткнула за пояс. Теперь можно было войти в воду. Холодные струйки сомкнулись вокруг лодыжек, и Элэйс резко вдохнула, чувствуя, как пошла мурашками кожа.

Полоски ткани она намочила в воде и разложила в ряд на берегу, а затем принялась лопаткой обкапывать корни. Скоро первое растение с чавканьем отделилось от речного дна. Элэйс выволокла его на берег и разрубила на части маленьким топориком. Корневища обернула тканью и уложила на дно панир, желтовато-зеленые цветы, резко пахнущие перцем, завернула отдельно и опустила в кожаный мешочек на поясе. Листья и жесткие стебли отбросила в сторону, после чего вернулась в воду и начала все сначала. Очень скоро руки у нее порылись зеленым соком, а ноги — слоем грязи.

Собрав урожай дягиля, Элэйс огляделась, ища другие полезные травы. Чуть выше по течению она приметила окопник с приметными, отогнутыми книзу листьями и поникшими кистями розовых и лиловых колокольчиков. Окопник, который чаще называли костевязом, хорошо сводил синяки и помогал заживлять ссадины и переломы. Решив немного повременить с завтраком, Элэйс прихватила инструмент и снова взялась за работу, остановившись только тогда, когда панир наполнилась до краев, а ткань на обертку была использована до последнего клочка.

Тогда она вынесла корзинку на берег, уселась под деревом и вытянула ноги. Спина, плечи и пальцы ныли от усталости, но Элэйс была довольна собой. Подтянувшись, она достала из дупла винный кувшинчик, выданный Жакобом. Пробка выскочила с легким хлопком. Элэйс чуть вздрогнула, почувствовав на языке холодную струйку. Потом она развернула свежую коврижку и оторвала большой кусок. У хлеба появился странноватый привкус соли, речной воды и трав, но голодной девушке показалось, что она в жизни не ела ничего вкуснее.

Небо уже стало бледно-голубым, цвета незабудок. Элэйс понимала, что ей давно пора домой. Но по воде плясали золотистые солнечные зайчики, дыхание ветерка гладило кожу, и ей не хотелось возвращаться на шумные улицы Каркассоны, в толкотню замка. Уверив себя, что от нескольких лишних минут беды не будет, Элэйс откинулась навзничь на траву и прикрыла глаза.

Ее разбудил птичий гомон.