– Каким образом?

– Несколько моих людей сейчас вступили в интербригады…

– Только сейчас, папа?

Несколько мгновений он молча смотрел на меня, видимо, колеблясь; потом, словно бы нехотя, отец отрывисто кивнул головой:

– Ты прав. Конечно же, не только сейчас. Я, как и Конрад, пытался присматривать за Дарианой с самого начала, с того самого дня, как наши пути разошлись. Но эта дамочка хитра, как муха. Всех своих ухоронок и отнорков она не доверяла никому. И сейчас… ребята работают, но пока – ничего.

Я развёл руками. Перестрелка в сети становилась всё ожесточённее и развязнее, но настоящие пули пока что не полетели. Нам нельзя было мешкать, Дариана поправляется, вскоре всё руководство операцией вновь окажется в её цепких изящных ручках, и тогда нам придётся совсем солоно.

…Вот почему я говорил с Конрадом о «нейтрализации». Враг должен быть уничтожен. Даже если потом мне придётся держать за это ответ на Страшном Суде.

Вынужденное безделье представило мне возможность вновь, с самого начала обдумать всё происходившее. Абстрагируясь, само собой, от собственного происхождения. Выяснилось, что этого лучше не касаться – во избежание неотвечаемых вопросов и накатывающего волной безумия. Я просто старался принять вещи такими, каковы они есть, однако это не слишком получалось, следовало признать. Урод, результат жуткого евгенического эксперимента… вернувшись сейчас домой и собрав всю волю в кулак, я как-то попытался попросить у отца лабораторные записи «Проекта Руслан Фатеев». Папу перекосило, однако передо мной на стол легли три толстых журнала, со старомодной жёсткой картонной обложкой и линованными страницами. Отец извлёк их не из тайника, не из сейфа, как можно было бы подумать, а просто из письменного стола. Юрий Фатеев не доверил эти материалы никаким электронным носителям. Мне оставалось только пожать плечами, в моём понимании отыскать эти чудовищного вида кипы листов не составляло никакого труда, а уничтожить, к примеру, микроплёнки можно намного быстрее и легче. В ответ отец только усмехнулся и заявил, что именно поэтому никому и в голову не придёт искать здесь, в этих нагромождениях старых бумаг, хоть что-то сколько-нибудь важное. Все давным-давно держат данные в компьютерах. Считается, что это надёжнее. Х-ха!..

Однако прочесть журналы я так и не смог. Руки тряслись, лоб и щёки покрывались потом, перед глазами вставали такие кошмары, что впору было бежать за помощью к психиатру. Мне осталось только твердить себе «эссе хомо», до одури и до помрачения в мозгах. Иногда мне казалось, что по свету могут бродить и неведомые мне пока братья по крови, что не только моим родителям могла прийти в голову такая мысль. А что, если и кто-то ещё решил попробовать?..

Мне не удалось досконально изучить «Проект „Руслан Фатеев“. Как бы я себя ни заставлял. Наверное, даже у биоморфа есть предел чувствительности. Читать подробности имплантации „комбибласта“ в… утробу моей матери – нет, увольте. Пусть я упускаю какие-то, возможно, очень важные детали – но, наверное, именно это непередаваемое отвращение, испытываемое мной при чтении старых лабораторных журналов отца, – лучшее доказательство того, что я всё-таки не биоморф. А человек, esse homo.

Как бы то ни было, я понимал, что действовать придётся вслепую. Валленштейна и его мистический «заговор офицеров» больше всего волновало единство Империи. Отца – Дариана Дарк и её отморозки. Папа не сомневался, что Бешеная Дари по сей момент твёрдо контролирует биоморфов и стоит покончить с ней – все наши, так сказать, неприятности кончатся разом. А я точно так же не сомневался, что главное – те полчища «маток», что молчаливо ждали где-то в глубине неведомого космоса, как те немезиды человечества, коими наш род так часто любил попугать себя на сон грядущий из безопасного каждодневного бытия.

Три вопроса: насколько Дарк в реальности контролирует «маток», как оные «матки» осуществляют космическую навигацию (антигравитаторы – это хорошо, но как они находят путь?); и, главное, – где их основные силы. Империя не прерывала своих передач на Новый Крым (и до поры до времени они нас достигали), мы знали (или, по крайней мере, нас пытались уверить), что Иволга намертво блокирована и с неё в окрестное пространство не выскользнет даже муха. Омега-восемь лежала громадным кладбищем, поисковые группы прочёсывали её до сих пор – по сообщениям сетей, безрезультатно, если не считать таковыми новые и новые поля скелетов.

Что происходило на самой Иволге, от нас, само собой, тщательно скрывали.

«На всех фронтах ничего значительного не произошло». Пауза. Затишье. Стороны зализывали раны, подтягивали резервы и втайне перебрасывали к местам задуманных прорывов свежие танковые дивизии. «Федерация Тридцати» объявила всеобщую воинскую повинность, «перевод народного хозяйства на военные рельсы», одновременно предложив Империи «взаимное признание на основе существующего статус-кво». Об ответе Его Величества кайзера подконтрольные Федерации сети предпочитали не распространяться.

Одновременно Федерация объявила «обусловленную состоянием войны цензуру и борьбу с вражеской пропагандой», то есть отключила все дотоле свободно ретранслируемые имперские каналы. Остались только официальные новости. «Временное правительство» Федерации объявило, что всеобщие выборы состоятся незамедлительно по наступлению мирного времени, а пока ввело мораторий на деятельность политических партий «вне муниципальных пределов», то есть на межпланетном уровне.

Федерация выпустила свою валюту, которая немедленно стала падать относительно имперской марки; расчёты же «в платёжных средствах враждебной иностранной державы» немедленно приравнялись к государственной измене. Ну и, само собой, излишне говорить, что «свободную конвертацию валют» тоже запретили.

Я ожидал протестов. Я ожидал, что Дума Нового Крыма сообразит, что происходит. Однако господа депутаты оставались всё это время донельзя серьёзными, точно знали, что требуется для блага нации, и до поры до времени единогласно поддерживали все приходившие по правительственному каналу законопроекты. Новый Крым послушно принял на себя «повышенные обязательства» по военным поставкам (в кредит, оплата по завершению военных действий, расчёт дензнаками Федерации), по формированию сил самообороны, по строительству космических кораблей. Мы не имели больших запасов руды, разработка велась в очень небольших масштабах – один металлургический комбинат на всю планету. Экспорт ползунов и осьминогов делал куда более выгодным для нас импорт стали и тому подобного. Верфи у нас имелись, как и несколько своих транспортных компаний (не отдавать же имперцам все доходы от перевозок!) – и сейчас эти верфи работали в четыре смены. Недостающая сталь и всё прочее пошло с рудничных планет Федерации; на стапелях появились первые наборы штурмовых транспортов, орбитальных батарей и ракетных платформ.

Я гадал, сколько же ещё времени даст нам Империя, прежде чем атаковать. Гадал и не понимал, чего они тянут (в теорию контролируемого вторжения мне не верилось. Одно дело, если бы «матки» легко уничтожались тяжёлым оружием…). В прошлый раз «завоевание» Нового Крыма обошлось без атомных бомбардировок и применения БОВ. Но тогда у нас не было мощной орбитальной обороны. Конфликты между планетами давным-давно ушли в прошлое, всем и так хватало места. Да и дел тоже – у себя дома. Сейчас штурмовым транспортам с имперским десантом ничто не помешает высадиться у нас, один-единственный старый лёгкий крейсер «Нюрнберг», захваченный новоявленной Федерацией на ремонтных верфях мормонской планеты Новая Юта, спешно переименованный в «Зарю свободы» и отправленный к Новому Крыму, не продержится против атакующих мониторов и часа; однако, если имперцы промедлят и планетарная оборона успеет развернуться, нападающим придётся несладко, решись они всё-таки сунуться. Разумеется, против мощной бомбардировки эти орбитальные «форты» долго не продержатся (достаточно нескольких ядерных зарядов, чтобы разнести их в пыль), но и за себя отомстить сумеют. Неприятная особенность войны в космосе – то, что здесь, в отличие от сражения морского, очень мало шансов выжить, оказавшись, так сказать, «за бортом».