буханки. Можно списанный какой-нибудь и даже полудохлый.

— Просто так и прыщ не вскочит, а тебе целый автобус подавай.

— Ну, скажи, сколько надо, чтобы прыщ мог спокойно вскакивать.

— Тыщи три, не меньше. — сразу выдаёт Гена ответ. — Опять же, зависит от разных моментов. А нотариус зачем? Завещание решил написать?

— Договор заверить без присутствия гражданина, — пожимаю я плечами, мол подумаешь, ничего особенного, обычное дело.

— Ну, это вроде не проблема. Ладно, я там зайду к одной бабе, поспрашиваю и скажу потом. А про машину буду иметь в виду. В общем, жди.

После Гены я еду на фабрику. Приходится выходить из «Волги» за квартал, чтобы никто не спалил. Ведь, как известно, наши люди на такси в булочную не ездят. Машину отпускаю, чтобы не держать парней понапрасну. Если всё будет хорошо, они приедут к концу рабочего дня. Надо скорее поставить «Алтай», мобильный телефон в тачку, тогда будет гораздо удобнее.

Первым делом иду к директору. Когда я захожу в его кабинет, он с заговорщицким видом встаёт из-за стола, подходит к двери и закрывает её на ключ. Потом возвращается к столу, приседает и вытаскивает из тумбы бумажный свёрток. Кладёт его на конференц-столик и развязывает бечёвку. Целый ритуал.

Из свёртка он вытаскивает джинсы и джинсовую куртку. «Ранглер», не ляп-тяп. Я кручу джинсы в руках, внимательно осматривая каждый шов, каждую строчку. Проверяю заклёпки и пуговицы. Ну, что сказать, сделано отлично. В таких джинсах точно не стыдно на танцы завалиться, на дискотеку.

Ярцев внимательно наблюдает за моей реакцией, и когда я удовлетворённо киваю, облегчённо выдыхает.

— А вот, — говорит он, — то что мы официально делаем в цеху.

Он достаёт из шкафа похожий комплект джинсов и куртки. Точно такой же, но сшитый из другой ткани, из «Орбиты» и с совершенно другой фурнитурой. Вроде и джинса, да только ненастоящая. Хотя выглядит не так уж и ужасно. Этот образец я тоже тщательно проверяю.

— Ну что, Олег Константинович, поздравляю с почином! Думаю, нас ждут хорошие времена. Главное, не копить на складах то, что там могут увидеть посторонние.

Я беру несколько образцов, упаковываю, а потом иду в к себе. Галя Алёшина, как всегда, здесь. Она сидит, склонившись над кучей бумаг.

— Привет, Егор, — приветствует она меня, не отрываясь от каких-то списков.

— Привет, Галя, — улыбаюсь я, наблюдая за хвостиками, трясущимися в такт движению головы. — Ну, как дела?

— Ты слыхал, мы начали выпуск джинсов из «Орбиты»?

— Да, директор показал уже. По-моему неплохо.

— Неплохо? — обижается она. — Да это просто фантастика, а он говорит «неплохо». Вот посмотри!

Она примеряет куртку и крутится предо мной.

— Уже приобрела?

— Нет, это образец, взяла показать нашим.

— Понятно.

— Слушай, — подпрыгивает она. — Совсем забыла! Куренкова звонила, приглашает нас в пятницу на райкомовский вечер.

— Да? И что это за вечер такой? Где проходит, в райкоме?

— Нет, — мотает она хвостиками, — не в райкоме. В этот раз на химкомбинатовской турбазе. Начало в девятнадцать, конец — как получится. Можно остаться там, номера двухместные. А утром есть предложение сходить на речку, прямо часов в шесть.

— Конгениально, — хвалю её я. — И часто такие вечеринки случаются?

— Бывает. Они тематические, между прочим.

— Серьёзно? — удивляюсь я. — И что за тема будет на предстоящей тусовке?

— Поэзия. И надо будет подготовить запрещённые стихи русских поэтов.

— Это что за запрещённые?

— Ну, — чуть смущается Галя, — стыдные… Для взрослых… Их надо будет читать перед всеми, а народ будет голосовать, а потом приз.

— И какой приз? Что получает победитель?

— А этого никто заранее не знает. Что Куренкова решит, то и будет.

— Хм, — качаю я головой. — Интересные у вас тут нравы. Раскрепощённые. А кто приглашён?

— Обычно первый и второй от предприятий.

— Серьёзно? — уточняю я. — А ты ходила уже когда-нибудь?

— Ходила, — она краснеет. — Неплохо было, весело.

— Ну, и что предлагаешь, снова пойти?

— Да, можно, — кивает она. — Заодно и посмотришь, что там творится. Тебе, правда, восемнадцати ещё нет…

— А какая разница, сколько мне лет? — качаю я головой. — Там что происходит-то, разврат что ли?

— Ну, это я так, просто, — мотает головой Галя. — К тому же она сказала, что ты просто обязан там быть. Так как, идём?

— Возможно, давай ты сейчас забронируй это дело, а потом ближе к телу решим.

Честно говоря, особого интереса к этой вечеринке я не испытываю. Впрочем, подумаю об этом потом.

В конце дня я иду к директору и забираю подготовленные образцы.

— Нужно решать, куда вывозить товар, — говорит Ярцев. — Мы же не можем здесь всё хранить, склады у нас вообще не лучшее место для этого.

— Скоро решим, Олег Константинович, — обещаю я. — Всё сделаем в лучшем виде. А пока, как говорили, используйте под склад закрытый, недействующий цех.

Когда я выхожу, машина уже ждёт в условленном месте. Загружаю свои тюки и падаю на заднее сиденье. Решаю пока завезти всё домой, а потом уже раздать всем заинтересованным лицам.

Сбросив всё на диван, я выбираю размер, который может, по моему разумению, подойти Наташке. Бросаю в пакет куртку и штаны, беру Раджа и выхожу на улицу. Придётся с ним погулять, прежде чем идти к Рыбкиным.

Мы проходим через двор, пёс бодро бежит по протоптанной в траве тропке и вдруг останавливается, тревожно глядя вперёд. Я поднимаю голову и вижу Наташку. Это здорово, приятная неожиданность, да вот только она не одна.

Она снова с другом, с этим мажором Денисом. Вернее, не то чтобы она прямо с ним, но он крепко держит её за руку и тянет за угол серого дома.

5. Все очень просто, сказки обман

С самим собой-то я же могу быть откровенным? В моей груди вспыхивает огонь. Не добрый, не ласковый, не греющий, а совсем наоборот, захлёстывающий, всё испепеляющий, предельно грозный и жестокий огонь. Кажется, даже у Раджа шерсть становится дыбом, от того, что волны моего внутреннего пламени вырываются наружу.

Но месть — это блюдо, которое лучше подавать холодным. Поэтому я делаю над собой усилие и не бросаюсь вперёд, не мчусь, как берсерк, сокрушающий всё на своём пути, а останавливаюсь и делаю глубокий вдох, а потом выдох. И снова вдох, выдох. Вдох, выдох…

Кислород бьёт в голову, окисляя мозг и, несмотря на импровизированную медитацию, мне очень трудно себя сдерживать. Страсти человеческие… В общем, я заворачиваю за угол серого, прохожу по народной тропе через кусты и оказываюсь у лавочки, возле которой стоит Рыбкина и этот щегол. Я останавливаюсь за большим кустом шиповника, и они меня не видят.

— И чё ты думаешь просто так сможешь меня динамить? Я второй раз приезжаю. На*уя⁈ Ты уж давай объясни мне хоть что-нибудь.

— Я тебя не звала, — отвечает Наташка, пытаясь высвободить руку.

— Что значит не звала? Ты сразу меня звала, в первый раз. Ты мне что сказала? Приезжай с отцом знакомиться? Зачем? Зачем, если ты ничего не планировала, а? Я чё тебе, мальчик мотаться туда-сюда за здорово живёшь? Ты мне дать обещала? Обещала.

— Ты больной? Я тебе не обещала ничего! Слушай, то, что ты второй раз приехал… Я-то здесь причём? Это ты сам себе напридумывал чего-то. Я тебе сказала уходить? Ты совершенно не такой, как пытался казаться. Я поняла, что ты мне не подходишь, и у нас с тобой вообще ничего быть не может. Ни сейчас, никогда вообще. На этом всё, конец. И у меня жених есть.

— Чего? Какой жених-на? Вчера ещё не было, а сегодня появился?

— Всегда был, и я тебе ничего такого не…

Я делаю шаг в сторону, Наташка замечает меня, вмиг становится пунцовой и замолкает.

— Ты типа про него забыла, когда меня в гости звала, а тут вдруг вспомнила? Что? Куда ты смотришь?

Денис оборачивается.

— Да ты здесь вообще не причём, — пожимаю я плечами. — Просто инструмент, сделавший своё дело.

— Че-е-е-го? — пренебрежительно тянет он. — Это чучело и есть жених?

— Точно, — соглашаюсь я, — жених. А ты кто?

— Х*й в пальто, — криво усмехается он. — И меня придётся удовлетворить. Я чё зря туда-обратно билеты покупал что ли?

— Ты хочешь, чтобы тебя удовлетворили? — удивляюсь я. — Это можно легко устроить, брателло. Есть такие люди. Думаю, вы друг другу понравитесь.

— Чё сказал? — напускает он на себя грозный вид, а мне делается смешно.

Жажда мести и желание преподать ему урок, конечно, остаются, но и смешно делается. Дурашка, думает, сейчас меня испугает, и я убегу. А он, один