– Кстати, это очень странно, потому что в прошлом году на суде у нее было совсем другое лицо, – сказала я. – То есть не то чтобы другое, просто никакое не кривое. Может, дама еще в какую-то клинику неудачно сходила? В эту твою бьюти-жути, например?

– Случай Элеоноры Константиновны Сушкиной доказывает справедливость старой истины «Красота требует жертв»! Правота ее налицо, вернее, на лице! – радостно заявил телеведущий и оскалился, беззвучно хихикая над избитым каламбуром.

Дрессированные зрители в студии ответили дружным смехом. Элеонора Сушкина изобразила страдание, опустив уголки рта так, что они образовали перевернутую скобку.

– Год назад нашей гостье сделали операцию в столичной клинике «Эстет Идеаль», – продолжил ведущий.

– А, нет, смотри-ка, это все та же история! – удивилась я. – С чего же наша мадам так подурнела-то, непонятно?

– Ой, Ленка, наивная ты душа! – захихикала Натка. – Ну, посмотри же ты внимательно! Я вот уже разглядела: нормально все у тетеньки с лицом, оно ничуть не кривое, над ним просто гример основательно поработал. Гляди, гляди, вот в этом ракурсе на приближении ясно видно, что у нее глаза совсем по-разному накрашены, потому и кажутся разнокалиберными.

– Да ладно! Быть не может! То есть, эта самая Элеонора Константиновна специально для телешоу нарисовала себе такое лицо, чтобы показать плохую работу хирурга? Но так же нечестно! – возмутилась я. – Теперь я понимаю, почему эта история получила продолжение.

– Какое? – заинтересовалась Натка.

– Мне сегодня новое дело дали – столичная клиника «Эстет Идеаль» будет судиться с гражданкой Сушкиной Э Ка. Иск о защите деловой репутации, – ответила я, возвращаясь к супчику. – Судя по материалам, Элеонора несколько месяцев поливала «Эстет Идеаль» грязью в соцсетях, на страницах газет и в телешоу, причем рассказывала небылицы и откровенно привирала. И вот терпение администрации клиники закончилось.

– А это та самая клиника, которую ты мне рекомендовала? Что-то я сомневаюсь…

– А ты не сомневайся. – Я быстро дохлебала подостывший суп. – Просто сходи на консультацию к профессору Васильеву, я ему позвоню и договорюсь, он тебя посмотрит и честно скажет, что, как и почем. Только, я тебя умоляю, не ври Михаилу Андреевичу, не дури и не хитри, тебе же надо исправить беду, а не усугубить ее.

– Не волнуйся, Чингачгук два раза на одни грабли не наступает, – заверила меня сестрица.

– Вот, кстати, о хитростях. – Я отодвинула пустую тарелку и пристально посмотрела сестре в глаза.

Их, правда, для этого еще пришлось поискать среди бугров и теней того марсианского ландшафта, в который превратилось лицо Натки. Но я ориентировалась на верхний край ковбойского платка, поэтому сумела найти своим строгим взглядом чьи-то бесстыжие зенки.

– Кто сегодня повел в кино мою юную дочь?

– Да… Подруга вроде… – Натка отвела глаза, но даже по тону было ясно, что она врет.

– Ну, если эта подруга – трансвестит ростом примерно метр восемьдесят…

– Ты что, их у подъезда застукала, что ли?

– Как раз подъехала, когда они выходили.

– Ну, мальчик у нее, да! И что тебе не нравится? Высокий, красивый, спокойный – характер нордический…

– Откуда ты знаешь, что он спокойный?

Мне стало обидно, что я, родная мать, совершенно ничего не знаю о кавалере дочери, а Натка уже даже составила его психологический портрет.

– Ну, он не упал в обморок, когда увидел меня! – объяснила сестрица. – Я же не знала, что это он, я думала – это ты пришла, вот и пошла открывать дверь без всякой маскировки. Впредь буду осторожнее…

– И как зовут этого настоящего арийца? – перебила я. – Только не говори, что Настя!

– Ну, Санька нас официально не представила, выпалила скороговоркой что-то вроде: «Привет, Фомка, что так долго, мы уже опаздываем!» – и унеслась прочь, утащив парня за собой, как торнадо – домик девочки Элли из Канзаса, – ответила Натка.

Я поняла, что сравнение ей навеял собственный ковбойский образ и не стала продолжать допрос свидетеля. Хотя меня встревожило странное прозвище Сашкиного кавалера.

Фомка – это, на минуточку, классическое орудие взломщика! С кем связалась моя юная протестантка?!

– Сделай потише, – я неприязненно покосилась на экран, где Антон Мелехов проникновенным сочувственным голосом расспрашивал Элеонору Сушкину о ее злоключениях и страданиях.

Сестра осталась досматривать телешоу, тема которого по понятным причинам живо и мучительно ее интересовала, а я ушла в спальню, легла на кровать, обложилась бумагами и принялась читать.

Сашка вернулась в двенадцатом часу. К этому времени Натка в сине-зеленой, как у Джима Керри в одноименном кино, глянцевой маске уже тихо посапывала на своей половине кровати. Я не хотела ее будить (не из гуманизма, а чтобы моя блудная дочь в лице тети не получила ненужной поддержки), поэтому вышла из спальни на цыпочках и встретила Сашку в гостиной. Как раз успела встать в классическую позу для исполнения миниатюры «Немой укор»: руки скрещены на груди, голова чуть набок и еще сокрушенно покачивается, носочек правой ноги размеренно притопывает, в глазах – всполохи молний, на лице – вся мировая скорбь.

Я, если нужно, и не такое умею. У нас при юрфаке был свой театральный кружок.

– А-ааа, ты еще не спишь, – уныло пробормотала Сашка, явно намеревавшаяся прошмыгнуть к себе потихоньку.

– Уснешь тут! – глубоким грудным голосом молвила я.

– Ну, не начинай!

Дочь развернулась и пошла в кухню. Формально – для того, чтобы оставить там принесенные продукты, а на самом деле – чтобы избежать нежелательного ей развития сюжета.

– Сейчас всего лишь двадцать три двадцать пять, это детское время, – услышала я.

– А у тебя помада размазана, – констатировала я, облокотившись плечом о кухонную дверь.

Это прозвучало как знаменитое киношное: «А у вас ус отклеился».

– Я ела пиццу и пила колу. – Сашка ладошкой стерла с губ остатки алой краски.

– И откуда такая помада? – спросила я. И тут же отменила запрос: – Впрочем, можешь не отвечать, я догадываюсь, кто помог тебе с боевой раскраской в диком западном стиле. – Я оглянулась на дверь, за которой предположительно спала Натка. Звонкий топот босых пяток и скрип кровати доложили мне: нет, не спала.

– Что за кавалер? Откуда он? Что это за имя – Фомка? Он что, малолетний преступник?! Действует фомкой?.. – бомбила я дочь вопросами.

– Мам, ты совсем уже? – непочтительная дочь покрутила пальцем у виска. – Какой еще… малолетний преступник?! Фомка – это Фома Горохов из девятого «А». Отличник, между прочим, и пловец-разрядник.

– Понятно, понятно, – пробормотала я желчно. – Фома Горохов – это… концептуально. Родители у него шутники, должно быть.