насладиться угощением. Посидев рядышком ещё пару минут, наблюдая за ними, мы уходим.

На обратном пути я не чувствую холода. Мы держимся за руки. Я без перчаток. Кажется, я забыла их там. Ну и пусть. Может, там будут греться котятки. Внутри меня была такая легкость, что казалось, я способна взлететь. Мир вокруг, обычно такой большой, сейчас кажется мне пылинкой. Ведь вот так, держась с ним за руку, можно обойти его несколько раз, и вернуться домой, как раз к обеду. Он рассказывает мне интересные вещи. Про то, как приручали кошек. Как им поклонялись в Древнем Египте. Как фараоны брали их с собой в усыпальницы. Он прочитал это в книжке, которую ему подарили на день рождение. Если я хочу, он обязательно даст мне почитать её. Там ещё много всего, говорит он. Есть вещи, в которые трудно поверить, но это правда так. Как, например, ещё есть такой кот Шредингера, который как бы жив, но и мертв одновременно. Пытаясь объяснить, это он сбивается. Кажется, это пока сложно даже для него. Предприняв ещё пару попыток, он начинает смеяться. Смеюсь и я. Так глупо. Он ещё попытается объяснить мне это. Ведь это только начало.

Полная Луна светит в мое окно. Я сижу на кровати. Свет включен, на коленях книга. «Энциклопедия обо всем на свете». Чувство тоски разрывает и поглощает меня изнутри. Я не способна вырвать обрывки памяти из своей головы. Как бы сильно я не хотела, отказаться от всего этого, я не способна повелевать своими воспоминаниями. Я испытываю странное удовольствие вперемешку с болью, переживая их. Видеть себя, сквозь призму времени и пространства. Можем ли мы ощутить на себе этот взор в тот момент? Оглянуться, и помахать себе в будущем.

Три утра. Ещё одна бессонная ночь. Не хочется выключать свет. Без него сразу становиться некомфортно. Но заснуть с ним практически невозможно. Приходится изматывать себя, заставляя заснуть. А утром собирать всю волю в кулак, просто чтобы проснуться. Идиотская практика. Но я и есть идиотка.

Я много думаю о вещах, которые уже прошли, вещах, которым никогда не суждено случиться, и вещах, что не касаются меня. Я думаю, о мирах, где мы могли бы быть вместе. Я думаю о жизнях, что мы могли бы прожить. Но он уехал, а я не захотела быть обузой. Теперь, я могу предполагать, что угодно. Всё равно это никак не будет вязаться с реальностью. Есть вещи, что должны быть неизменны. И то, что он возможно теперь здесь, лишь прибавляет мне проблем. Как же не хочется вновь столкнуться с ним.

Мало-помалу привычная опустошенность и тоска заполнили меня. Сейчас, я была даже благодарна этому. Да, наша жизнь похожа на глупую шутку. Или на игрушечную войну маленького мальчика-непоседы. Грядущее не скрыто от нас. Его просто не существует, покуда какая-нибудь ещё шальная мысль не взлетит в голове этого мальца.

За этими мыслями я и встретила рассвет. Ни сна. Ни отдыха.

Пока я сидела на работе, приходила какая-та важная проверка. Приходили люди, осматривали помещения, проверяли некоторые бумаги. Рядом с ними постоянно крутился мой начальник. Была моя мама. А я с безразличием наблюдала за всем этим. Какой-то цирк. Что они тут забыли? Потом нас ещё собрали на какую-то лекцию. Долго и нудно объяснили графики и диаграммы. Мама, как назло посадила меня рядом, на первый ряд, и я все клевала носом. Из-за этого она все время неодобрительно смотрела на меня. Хотя всем остальным, кажется было все равно. В итоге в конце дня я была измотана и разбита. Ещё и дождь пошел.

Я вышла из здания, и поплелась домой. Серые бетонные сооружения провожали меня бездушными взорами. Было чувство, что мое внутренне я покинуло тело, и улетело далеко-далеко. За пределы Солнечной системы, бросив на произвол судьбы свою жалкую бренную оболочку. От этих мыслей стало ещё паршивей, хотя казалось куда хуже. Таким образом, я и шла, промокая под дождем, переходя на светофорах лишь по наитию. Лечь бы поскорее спать. Но боюсь, придя домой, и, коснувшись кровати, всё желание улетучится вмиг. Столкнулась кем-то. Автоматически показала жест «извините». Подняла голову.

Да. Мое сердце остановилось. Перестало биться и ушло глубоко в пятки, заодно оставляя все мое тело без капли крови.

Передо мной стоял он.

Шокирован не меньше. Узнал меня. Улыбнулся. Кажется, он хотел что-то сказать, но я уже не услышу. Потому что я бегу.

Бегу со всех ног.

Бегу от человека, с которым жаждала встречи.

За мной спустили всех гончих ада, и я должна бежать. Мои ноги наливаются свинцом и раскаляются. Легкие горят огнем, от каждого вздоха. Капли дождя, попадая на тело, обжигают его.

Я убегаю, от того, от чего невозможно сбежать.

Я погружаюсь туда, куда не хочу погружаться.

Я выгораю насквозь, и не могу остановиться.

Резкий визг тормозов, пронзительный гудок, а затем резкая боль, возвращают меня в реальный мир. Но ненадолго.

Я лечу, чтобы упасть.

Мир кувырком, и темнота.

-Ну что я могу сказать, Тамара Юрьевна. Вашей дочери очень повезло. У неё перелом руки, и пары ребер. Мы наложили гипс. Из плохих новостей, то, что черепно-мозговая травма от удара, вызвала кому. Внутри мозга образовались несколько гематом, мешающие нормальному функционированию мозга. Расположены они в глубине белого вещества, так что я бы не советовал оперативное лечение. Я назначил ей курс препаратов для снятия отека и улучшения кровообращения мозга. Состояние стабильное. Даже дышит она сама. Если будут ухудшения, мы конечно о ней позаботимся, и поставим вас в известность. А сейчас лучше идите домой, отдохните. Сейчас вы ей ничем помочь не сможете.

Вряд ли какую-бы то ни было мать, смогут утешить такие слова. Но профессия врача подразумевает заботу, не только о больных, но и их близких. И добросовестный врач сейчас видел, что этой уже немолодой женщине точно нужен крепкий сон и сытная еда.

– Как же это произошло? – в очередной раз сокрушалась она.

– Всё что я знаю, я уже вам говорил, Тамара. Водитель, который привез её, сказал, что она неслась как угорелая, и выскочила прямо на проезжую часть. Он еле успел сбавить скорость и выкрутить руль, чтобы не протаранить её. Учитывая, что он остался здесь, дождался полицию, и рассказал им всё это, я думаю, что у него нет причин врать относительно этого.

Тамара Юрьевна продолжала тихо рыдать, мусоля в руках платок, и вновь, и вновь корила за это себя. В очередной