глянула на уборщицу, гадая, как же мне добраться до лестницы в обход этого Мойдодыра. Николай закончил переодевать обувь и вытянулся во весь рост рядом со мной, и я даже удивилась, что, постоянно вращаясь среди профессиональных моделей, я все еще отмечаю про себя рост окружающих меня мужчин. Должно быть, Николай Николаевич хорош в баскетболе. Или волейболе. Или в любом другом виде спорта, ведь, помимо высокого роста, он обладал в целом довольно крепко сложенным телом.

— Уже закончила осматривать меня? — усмехнулся он, и я, мгновенно покраснев, одернула себя.

— Просто пыталась понять, где ты откопал это вопиюще желтое худи? — сыронизировала я, отводя от парня глаза.

— О, так мы снова на «ты», — его довольный голос прозвучал прямо над моим ухом, — Виталину Марковну не обойти, не надейся.

— Что? — не поняла я, снова переводя взгляд на голубые глаза физрука.

— Виталина Марковна, — он кивнул на бабку, ворчащую в намытом коридоре, — Тебе придется переодеть обувь.

— У меня нет второй обуви, — нахмурилась я, не желая мириться с устарелыми правилами.

— Могу дать бахилы, — весело предложил Николай Николаевич, и мне, поверженной и униженной, пришлось собрать в кулак все свое негодование и направить его на улыбающегося физрука.

— Ты серьезно?! Надевать бахилы на ботильоны Касадей? — я грубовато усмехнулась, — Никогда!

Бесцеремонно ухватившись за локоть физрука, я приподняла одну ногу и расстегнула молнию на любимой обуви. Сняв и отставив один ботинок, я проделала то же самое со вторым. Без обуви я стала еще ниже, и только восхищенный взгляд Николая прибавлял мне хоть какого-то внутреннего роста.

— С этой обувью поступают только так! — высокомерно произнесла я и, прихватив пару Касадей, демонстративно взмахнула волосами, собранными в хвост, и уверенной походкой прошлась по еще влажному полу в коридоре.

Уверена, Мойдодырша просто не нашла слов, чтобы как-то задеть меня, и только потому ничего не сказала. Я же, шлепая по лестнице влажными ступнями в тонких колготках, вдруг ощутила внутри какую-то неведомую силу от того, как эффектно смогла преодолеть очередное препятствие на пути к замужеству.

Девочки из моего класса уже собрались у запертого кабинета и, заприметив меня с парой обуви в руках, стали весело шушукаться. Молча я прошла мимо этой стайки и отперла кабинет.

— На Марковну напоролись, да? — усмехнувшись, спросила коротко стриженная брюнетка с густо подведенными глазами.

— Не ваше дело, — резко парировала я, пресекая фамильярность в отношении меня как учителя. Девчонка закатила глаза и плюхнулась за парту.

Не обращая внимания на девочек, ожидающих от меня начала урока, я аккуратно встряхнула ботильоны в коридоре и, пройдя в класс, села на скрипнувший стул, чтобы вернуть обувь на подмерзающие ноги.

— Мы будем что-то шить? — спросила одна из учениц, и я нехотя подняла на класс глаза.

— Что-нибудь, — согласилась я, — Весной мы должны предоставить директору ваши труды.

— Чтобы она видела, что вы не в потолок плевали? — снова сыронизировала брюнетка, но я решила проигнорировать ее колкость.

Мельком оглядев пятерых девочек, я раскрыла классный журнал, который передала мне миловидная ученицы с двумя длинными русыми косичками.

— Проведем перекличку, — предупредила я и, пальцем скользя по шероховатой бумаге, стала называть имена: Арефьева Вера?

— Это я, — та самая девчушка с косичками подняла руку вверх, и я сделала отметку о ее присутствии.

— Гаврилова Мария?

— Я тут, — абсолютно неприметная девочка в черном жилете, кривой крой которого так и притягивал мой взгляд.

— Журавлева Елена?

— That’s me! — с ужасным русским акцентом заявила девочка в обтягивающем коротком сарафане в клетку. Я бы дала этой ученице лет двадцать из-за вульгарного образа, но, если всмотреться в ее распахнутые голубые глазки, то можно заметить, какой же она еще ребенок.

— That’s fine, young lady, — ответила я так, как говорят сами британцы, и девчонка, надув губы, отвернулась. — Вернемся к списку. Константинова Маргарита?

— Я, — коротко отозвалась рыженькая с задней парты.

— Так, кто у нас остался? — протянула я, выискивая в списке еще одну женскую фамилию.

— Шнайдер, — подсказала черненькая, — Любовь Шнайдер.

Я поставила галочку рядом с ее именем и подняла глаза на класс.

— Ну и чем хотите заняться? — спросила я, скрестив руки на груди. Вряд ли хоть у одной ученицы есть пожелания относительно того, из какой ткани шить фартук.

— Может, повяжем крючком? — спросила Вера с косичками. Она мило улыбалась, словно поддерживая меня в мой первый рабочий день. Будто мне нужна была поддержка!

— Засунь себе этот крючок, знаешь куда! — пригрозила Леночка в коротком сарафане.

Тут, будто вступившись за недотрогу, усмехнулась Люба:

— Туда же, куда тебе стоит засунуть свой язык?

Лена Журавлева вспыхнула и, направив на обидчицу яростный взгляд, процедила сквозь зубы:

— А давай расскажем, куда тебе засовывает свою свистульку Андрейка?

Скривив лицо, брюнетка вскочила с места и бросилась на Лену, которая, надо признать, перегнула палку с оскорблениями. Девочки повалились на пол, вцепившись в волосы друг друга. Остальные даже не шелохнулись, не желая ввязываться.

— Забейте, они всегда так, — на мой шокированный взгляд ответила Маша в кривом жилете.

— А ну прекратите! — закричала я, но в запале взаимной ненависти девочки не обратили на меня никакого внимания.

— Ноги раздвинула ты, а виновата я! — пищала Лена, прижатая к полу щекой.

Люба, оседлавшая Журавлеву сверху, сильнее надавила на ее голову, от чего та только пискнула.

— Еще раз услышу от тебе что-то, падла…, — пригрозила она, и я больше не смогла это слушать.

Крепко ухватив девчонку за локти, я стащила ее с острой на язык Лены. Та приподнялась и отползла зализывать раны у дальней парты.

— Мне плевать на то, как вы живете свою жизнь! — четко и громко проговорила я, — Но устраивать потасовки в моем кабинете я не позволю! За пределами школы творите, что хотите — я и пальцем не пошевелю, чтобы вмешаться!

Тогда я еще не знала, насколько сильно ошибалась, говоря эти слова.

Девочки успокоились и, не глядя друг на друга, расселись по местам. Я же ощущала, как внутри бьется комок нервов, истерикой рвущийся наружу. В последнее время я живу в постоянном стрессе: работа над коллекцией, которой я никак не могу придать изюминку, пошатнувшиеся отношения с Антоном, гадина Гела Микаэловна, ссылка в Булкин, а теперь еще и класс бунтарок, переживающих самый расцвет своего пубертата.

Я не хочу иметь с этим ничего общего! Не хочу позволять чужим проблемам влиять на мое внутреннее равновесие. Только где-то внутри еще жива память о временах, когда я сама была подростком и проходила через непростые испытания. В эту память хочется вцепиться ногтями и выдрать ее прочь из груди.

Нужно научиться отворачиваться от