У меня были, но совсем древние. Мне нужны были новые, известных фирм-производителей. Наблюдая за старым Жаном, я задавал себе один вопрос. Будь я уверен в безнаказанности, хватило бы у меня смелости и хладнокровия, чтобы убить его? Я смутно вспоминал Раскольникова, но ведь людей не душат по примеру из литературы. Все хорошенько обдумав, я решил, что не смогу дотронуться даже пинцетом до цыплячьей шеи дяди. Мы сошлись на сорока пяти тысячах франков. Я знал, что в случае необходимости смогу обратиться за помощью к своим старым подружкам Патрисии и Ивонне. Добрые, сентиментальные и доверчивые, они были щедрыми женщинами. Я им верну деньги до последнего су. Начиная с двадцатидвухлетнего возраста мое обаяние, влиявшее на некоторых женщин, избавляло меня от объяснений.

Я попрощался с дядей Жаном, пообещав ему представить через пару дней свою предварительную смету расходов и необходимую мне итоговую сумму.

Домой я вернулся очень довольным. Простояв долгое время под душем, горячая вода пахла хлором, я лег в постель и сразу же заснул.

Проснувшись утром, я сразу же позвонил Рою. Телефонистка сообщила мне слащавым голосом, что мистер Харт ушел на пробежку в сад Тюильри и что в отель он вернется к 10 часам. Я перезвонил ему из конторы в четверть одиннадцатого.

— Не вешайте трубку…

Внутренний вызов прозвонил несколько раз. Наконец он снял трубку, и я сообщил ему дату и время моего прибытия в Лос-Анджелес.

— 15-го, отлично. Наше дружеское соревнование начнется примерно в это же время. Я вышлю вам карту местности, чтобы вы смогли без особых усилий отыскать мой затерянный в лесу дом. Я уже позвонил моей подруге Катарине и рассказал о нашей встрече. Она заранее счастлива возможности познакомиться с вами! Да! Чуть было не забыл… У меня принято постоянно импровизировать. Надо будет взять все: от свитера и до белого смокинга. Ну вот, буду рад принять вас вскоре у себя дома.

Ворота в рай были приоткрыты, надо было только толкнуть створку, чтобы туда войти, и добавить к предстоящим расходам покупку белого смокинга. Но я не мог заставить платить за него старого Жана.

Я позвонил подругам Патрисии и Ивонне. После того как я с ними полюбовно расстался, они частенько встречались в кафе и, держа в руках огромные фужеры, обменивались тайной информацией обо мне. Я рассказал сначала Патрисии, а затем Ивонне красивую историю о том, какая замечательная карьера ждала меня за границей. Я предупредил их, что не уверен в быстром возврате долга, но они ничего не потеряют в случае ожидания: на проценты я не поскупился.

Спустя несколько дней первая из них вручила мне чек, а вторая дала наличные. Я купил модную теннисную экипировку, дорогие ракетки, элегантные чемоданы и дорожную сумку. Белый смокинг, последний из оставшихся в дорогом бутике, я приобрел со скидкой. К тому же мне его бесплатно подогнали по фигуре.

В назначенный день я уже сидел на борту самолета, совершавшего прямой рейс по маршруту Париж — Лос-Анджелес. Вежливые стюардессы скрашивали время путешествия, разнося питание. Я подставил бок для поглаживания жизнью, как кот. Я наслаждался каждой минутой. Над креслом в багажном отделении я поставил портфель со всеми своими дипломами, неоспоримыми доказательствами огромной работы. Если бы моя мать Хильда забрала меня с собой при окончательном отъезде из Франции, моя судьба могла бы быть иной. Хильда, дорогая моя мама, почему же ты, лишенная материнского инстинкта, бросила маленького мальчика, который просил лишь об одном: жить вместе с тобой? Ужасная и нехорошая Хильда, ты сделала меня взрослым в десять лет.

После четырнадцати часов лета и посадки в Лос-Анджелесе я оказался в центре плотной толпы. Пассажиры, толкая друг друга локтями, сгрудились вокруг бегущей дорожки, которая медленно доставляла багаж. Со своей шикарной сумкой и ракетками, на чехлах которых стояли фамилии их знаменитых производителей, с тяжелыми чемоданами, я нуждался в помощи. Я увидел носильщика, дородного афроамериканца, стоявшего с огромной железной тележкой и поджидавшего опоздавших пассажиров. Я вручил ему пять долларов, чтобы он проводил меня до бюро по прокату автомобилей. Беспокойный и нетерпеливый, он согласился при условии, что мы поторопимся. Мы вышли, пройдя все кордоны, представив билеты строгим женщинам у выхода. Улица была забита людьми. Носильщик, вероятно, боявшись куда-то опоздать, толкал тележку, постоянно что-то ворча. Затем, не дав мне возможности возразить, он передал мои вещи водителю грузовичка «хертц», который собирал пассажиров, желавших взять напрокат машину. Выдаче машин предшествовали подача заявления и заполнение специального бланка у стойки. Невозмутимая девица в желтом потребовала от меня кредитную карту, проверила ее и заставила расписаться о выдаче аванса за аренду машины. Мне достался «олдсмобиль». Стоил он довольно дорого. Деньги здесь утекали с большой скоростью.

Усевшись наконец в американскую колымагу, которая была нагрета солнцем и пахла бензином, я нервно повернул ключ зажигания. Мне доводилось водить до этого разные машины, даже грузовики, когда я работал экспедитором в Лондоне. Но здесь у меня засосало под ложечкой сразу же, как я очутился на автостраде. Я был звеном стальной движущейся цепочки. В Лос-Анджелесе на скоростных магистралях малейшая ошибка могла заставить новичка уехать в Сиэтл вместо Сан-Диего. Несмотря на то что до этого часто бывал в США, я был сбит с толку расстояниями, которые требовалось преодолеть. Здесь надо родиться, чтобы не умереть от гигантизма.

Сорок пять минут на то, чтобы выехать из зоны аэропорта! Усталость, связанная с разницей во времени, сделала мои веки тяжелыми. Слушая радио, я вспоминал о тех временах, когда во время моих посещений США я был чернорабочим в отеле в Сан-Диего, а затем устроился официантом в яхт-клуб. В те времена, когда я оставался в стране дольше полагавшегося мне визой срока, я выходил из положения, получая справки от сострадательных и снисходительных врачей. Я рассказывал им различные истории, сказки о щедрых любовницах, которые давали мне приют во время различных болезней. Я часто приезжал в Америку, у меня не было денег, я жил как бродячая собака, работал вместе с нелегалами-мексиканцами и едва не попал пожизненно под чары одной гаитянки. Но смог вовремя скрыться.

Мы испытали с ней незабываемую страсть, но я смог оторваться от этой статуэтки из черного дерева и избежал западни, когда с ужасом подумал, что спустя несколько лет окажусь пленником толстой женщины и оравы маленьких метисов. Наша прекрасная встреча могла закончиться среди кастрюль и детей.

А я хотел стать хозяином, президентом административного совета и пользоваться неограниченной властью. В то время, когда я жил в Сан-Диего, я завидовал избранным членам яхт-клуба. Они родились в обитых шелком колыбельках. Они не были ни заносчивыми, ни агрессивными. Они просто-напросто меня не замечали, словно я был прозрачным. У меня не было ни малейшего шанса быть замеченным одной из этих богатых девиц. Соблазнительные шоферы, официанты и тренеры по теннису завоевывали таких девиц только в романах. Они брали стаканы с подноса, который я им приносил, даже не взглянув на меня. Иногда я задерживался около какой-нибудь группки, но коренастые накачанные мужчины и девицы с повязками на волосах, все одинаково одетые, не обращали на меня ни малейшего внимания. Я изучал их с прилежностью этнолога, следил за их жестами, исследовал их нервные тики, фиксировал их манеру обращения друг к другу. Для них я был дуновением ветра. Картина этой жизни была понятной: мужчины и женщины женились и выходили замуж только за богатые состояния и следовали по маршруту, пролегавшему через один круг общения. Однажды войдя в этот круг, миллиардеры встречаются только с себе равными. А мне следовало выбирать себе жену среди официанток.