Мультиверсуме коллекцию ручных пулеметов. Понятия не имею, где он их хранит, но на каждом выезде присматривается — нет ли у аборигенов свежего оригинального пулеметика. А я вот картинки малюю.

Украшаем, чем можем, жизнь военно-полевого наемного мяса.

— А почему тут никто не живет? — спросила меня Алиана, пока мы выезжали из дачного поселка.

— Скорее всего, они умерли.

— От чего?

— Понятия не имею. Дома не разрушены, значит, не война. Эпидемия, может быть. Или дружно осознали экзистенциальную бессмысленность бытия и торжественно самоубились. Да и черт с ними.

— И вам не интересно?

— Ничуть.

— Большая часть миров пусты, Алька, — сказала Змеямба. — Привыкай.

Вот и первое обращение по позывному. Это надо отметить. Да и мое возвращение, хоть и временное, в ряды тоже заслуживает стаканчика-другого. Два года не пил — как два года не жил. Решено: доберемся до располаги — нажрусь и рекрутку напою. Уж лучше я, чем кто-нибудь другой. Если же она не пьет — самое время начинать. Видал я, конечно, непьющих наемников, но лучше бы они пили.

— А почему они пусты?

— Да хрен их маму знает, — ответил я. — Наверное потому, что лучше всего люди умеют убивать друг друга. И однажды у них получается убить всех, что и является конечной целью общественного генезиса.

— Не слушай его, Алька, — отмахнулась Змеямба, — твой командир склонен к мрачной философии. На самом деле никто не знает, почему миры вымирают. Мой был к этому близок, но его спасли. Остальным повезло меньше.

— Так вы с Михлом не из одного мира?

— Нет, — помотала головой снайперша. — Из очень разных.

Машина выбралась из поселка на шоссе, Слон прибавил скорость, врубил музыку, и разговаривать стало невозможно. Осталось любоваться пейзажами. Пустыми и безлюдными, что, на мой взгляд, их очень украшает. Не вижу в отсутствии людей ничего плохого. Тихо, красиво, безопасно. Никого не надо убивать, никого не надо лечить, никого не надо ставить на ноги, чтобы он снова шел убивать. Как будто того, что мы и так все однажды умрем, недостаточно.

Шоссе идеальное — движения по нему уже нет, а покрытие еще не развалилось. Слон давит тапку, мощный мотор тащит, летим под двести. Конечно, в заброшках можно нарваться на какое-нибудь упавшее на дорогу дерево, так что так гнать не слишком разумно. Но склонные к разумной осторожности люди не идут в ЧВК. Границы допустимых вероятностей у нас другие. Ну вот, я уже мысленно говорю «у нас». С возвращением, военмед Док, я по тебе не скучал. Даже прыщолог Михл мне нравился больше.

Почти не снижая скорости, пролетели небольшой городок, свернув с трассы на его окраине. Толком ничего не разглядел. Люди везде живут примерно одинаково, а в детали нам вникать недосуг. Альке пока в новинку, она вся извертелась, пытаясь смотреть во все окна разом. Думаю, до сих пор она никогда не покидала родного города, так что ее ждет множество сюрпризов. Змеямба, как настоящий солдат, всю дорогу продремала, положив голову мне на плечо.

Проскочив узкими улочками пригорода, доехали до следующей точки — большого стационарного гаража.

— Опять гараж? — удивилась Алиана.

— Кросс-локус же, — сказала Змейса.

Видя, что девочка не понимает, я пояснил:

— Проводники проходят через кросс-локусы, места, которые связаны в разных мирах принципом подобия. Например, тут гараж — там гараж. Они являются частью фрактального «метагаража», единого во всем Мультиверсуме, поэтому войдя в один гараж, ты неким сложным образом входишь во все гаражи всех миров. Можно войти в один, а выйти из другого.

— Док сильно упрощает, — сказал открывший ворота и вернувшийся за руль Слон. — Но примерно так это и работает. Не с любого в любой, но по нахоженным парам можно выстроить разные варианты маршрутов. Поехали.

Он загнал машину в гараж, Пугач закрыл ворота, а когда открыл — за ними черной стеной упал дождь.

— Ночь, блин, — с досадой сказал Слон. — Тут и днем-то паскудно. Делать нечего, поехали потихоньку.

— А почему там был день, а тут ночь? — спросила Алиана.

— В любом мире одновременно где-то ночь, а где-то день. Поэтому синхронны ли миры по временной оси, лично я не знаю, — объяснил я. — Может быть, мы просто вышли на ночной стороне.

— Да, это я не подумала, — согласилась она. — Это все очень странно.

— Привыкнешь, — зевнула сидящая между нами Змеямба. — Можно, я теперь в твою сторону посплю? А то шея затекла.

— И плечо ты мне отлежала, — буркнул я. — С такой тяжелой башкой тебе следовало бы быть умнее.

— Можно, — согласилась Алька.

Снайперша перелегла головой на ее плечо.

— Так я, значит, дура? — спросила она, устраиваясь поудобнее.

— А по-твоему, убивать людей для Слона — интеллектуальное занятие?

— Док, я тебя люблю как боевого соратника, — вздохнула Змеямба, — и хилер ты отличный.

— Но?

— Но все-таки ты бываешь на редкость унылым говном. Я не всегда стреляла людям в бошки. Сначала полжизни потратила на то, чтобы их спасать.

— И что?

— От стрельбы в бошки меньше вреда. Так что отвали со своей сраной говноморалью и дай даме поспать.

Я заткнулся и уставился в окно, хотя за ним только темнота и дождь. Внедорожник медленно едет куда-то по ступицы в воде, ливень сияет, размывая свет фар, кондей и печка молотят на полную разом — сушат воздух, — но стекла все равно потеют. Как Слон различает дорогу в этом потопе, понятия не имею.

В одном Змейса права — у каждого тут своя правда, и нехрен лезть к людям в душу. Она красивая женщина — черные волосы, темные глаза, скульптурной выразительности лицо, — но есть в ней некая ебанутость. Как во всех нас, наверное. Я тоже не образец душевного здоровья.

***

Ехали долго. Темнота, шум дождя и ровный рокот мотора меня убаюкали, я задремал, и, когда машина внезапно подпрыгнула и перекосилась на бок, здорово шарахнулся башкой об стекло. Мотор взревел, автомобиль дернулся туда-сюда, но никуда не поехал.

— Слоняра, блин! — сказал я с укоризной.

Змеямба и Алька повалились на меня. Снайперша вяло ругается спросонья, девочка, взвизгнув, поджала ноги — в салоне