— Храбростью сделать что?

Но женщина уже шла прочь.

— Терса!

Та обернулась, посмотрела на Деймона, произнесла три слова и исчезла.

У Деймона подогнулись колени. Он повалился на землю, хватая ртом воздух и содрогаясь от страха, тисками сжавшего внутренности.

Каким образом одно связано с другим? Никак. Никак! Он ведь будет там — надежная опора, защитник…

Но где именно?

Деймон заставил себя дышать ровно и спокойно. Это главный вопрос. Где.

Уж точно не при дворе Марис.

Деймон вернулся в дом только поздним утром, измученный и грязный. Запястье болело, немилосердно гудела голова. Он едва добрался до террасы, когда дочь Марис, Марисса, выбежала из зимнего сада и встала перед ним, уперев руки в бока и уставившись на мужчину взглядом, выражавшим нечто среднее между раздражением и похотью.

— Ты же должен был прийти вчера в мою комнату, но не сделал этого! Где ты был? Ты весь грязный! — Она качнула плечиком, глядя на Деймона из-под пушистых ресниц. — Ты очень непослушный. Придется тебе зайти в мою комнату и объясниться.

Деймон протиснулся мимо нее:

— Я устал и иду спать.

— Ты сделаешь, как я велела! — Марисса грубо схватила его между ног.

Деймон стиснул ее запястье так быстро и с такой силой, что девушка оказалась на коленях, всхлипывая от боли, еще не успев сообразить, что произошло. Он продолжал сжимать ее руку до тех пор, пока кости не затрещали. Тогда Деймон одарил Мариссу холодной, презрительной усмешкой:

— Я не «непослушный». Непослушными бывают только маленькие мальчики. — С этими словами он оттолкнул Мариссу и перешагнул через ее распростершееся на каменных плитах тело. — А если ты еще хоть раз посмеешь так прикоснуться ко мне, я оторву тебе руки.

Он шел по коридорам к своей комнате скользящей походкой хищника, зная, что слуги поспешно шарахаются от него, а в воздухе разливается запах жестокости.

Ему было все равно. Деймон вошел в комнату, сорвал с себя одежду, опустился на постель и уставился в потолок невидящим взглядом, не решаясь закрыть глаза, потому что каждый раз, когда осмеливался сделать это, он видел разбившуюся хрустальную чашу.

Три слова. Она наконец пришла.

3. Ад

Когда-то он был Соблазнителем, Палачом, Верховным Жрецом Песочных Часов, Князем Тьмы, Повелителем Ада.

Когда-то он был консортом Кассандры, великой Королевы, Черной Вдовы, носившей Черный Камень, последней Ведьмы, ходившей по Королевствам.

Когда-то он был единственным в истории Крови Верховным Князем, носившим Черный Камень, которого боялись — из-за природной жестокости и силы, которой он обладал.

Когда-то он был единственным мужчиной, принадлежащим к Черным Вдовам.

Когда-то он правил Краем Демлан в Королевстве Террилль и одноименной территорией в Кэйлеере, Королевстве Теней. Он был единственным мужчиной, который, стоя у власти, был не обязан отвечать перед Королевой за свои действия, и, не считая Ведьмы, единственным человеком Крови, в чьем ведении находились одновременно два Края в двух Королевствах.

Когда-то он был женат на Гекате, Жрице Черных Вдов, аристократке, происходившей из одного из Ста Семейств Хейлля.

Когда-то у него было двое сыновей, Мефис и Пейтон. Он играл с ними, рассказывал сказки, читал книги вслух, лечил ободранные колени, обучал мальчиков Ремеслу и Закону Крови, делился с ними своей любовью к этой земле, а также к музыке, искусству и литературе, приучал их брать все, что могли предложить Королевства, — для того, чтобы учиться, а не воевать. Он научил их танцевать на балах во славу Ведьмы. Словом, он научил их быть Кровью.

Но все это было очень, очень давно.

Сэйтан, Повелитель Ада, неподвижно сидел у огня, укрыв ноги пледом и переворачивая страницы книги, навевавшей смертную скуку. Он то и дело отпивал из бокала глоток ярбараха — кровавого вина, не испытывая ни малейшего удовольствия от его вкуса или прокатывающегося по желудку тепла.

За последние десять лет он превратился в спокойного, тихого инвалида, никогда не покидавшего своего личного кабинета, расположенного глубоко под Залом. Более пятидесяти тысяч лет Сэйтан был правителем и защитником этого Королевства, вотчины людей Крови, которые сохранили слишком много сил для того, чтобы возвращаться во Тьму после того, как их тела умерли.

Он устал и состарился, и одиночество, всю жизнь гнездившееся в его душе, внезапно стало слишком тяжелой ношей. Сэйтану больше не хотелось быть Хранителем, одним из живых мертвецов. Ему больше не хотелось вести эту полужизнь, которую избрала жалкая горстка людей Крови, чтобы растянуть свое существование до невообразимых пределов. Он мечтал о покое, хотел тихо вернуться во Тьму и угаснуть там…

Единственное, что удерживало его от поиска освобождения, — это обещание, данное Кассандре.

Сэйтан сцепил перед собой тонкие пальцы с длинными ногтями, покрашенными в черный цвет, и устремил взгляд своих золотистых глаз на портрет, висящий на дальней стене между книжными шкафами.

Она заставила своего консорта пообещать стать Хранителем, чтобы эта растянутая до безграничности полужизнь позволила ему ходить среди живых, когда родится дочь. Не дщерь его плоти, но дитя души. Дочь, которую она видела в спутанной паутине.

Сэйтан дал это обещание, потому что слова Кассандры заставили его нервы натянуться, как снасти в шторм. Такой была цена, за которую она согласилась помочь ему стать Черной Вдовой, ибо Тьма пела ему те песни, которые не слышал ни один другой мужчина Крови.

Сэйтан сдержал слово. Но дочь так и не появилась.

Настойчивый стук в дверь кабинета наконец вывел его из размышлений.

— Входите, — произнес он. Некогда глубокий и сильный голос теперь превратился в усталый шепот, стал лишь бледной тенью того, чем был когда-то.

Мефис Са-Дьябло вошел и молча замер возле кресла, в котором сидел его отец.

— Что тебе нужно, Мефис? — спросил Сэйтан старшего сына, обратившегося в мертвого демона в той далекой войне между Терриллем и Кэйлеером.

Мефис ответил не сразу:

— Происходит нечто странное.

Взгляд Сэйтана вновь замер на языках пламени в камине.

— Этим может заняться кто-то другой, если, конечно, найдутся желающие. Пусть твоя мать во всем разберется. Геката всегда мечтала о власти без моего вмешательства.

— Нет, — обеспокоенно возразил Мефис.

Сэйтан пристально посмотрел на сына и обнаружил, что не может сделать еще один глоток.

— Что-то с твоими… братьями? — наконец спросил он, не в силах скрыть боль, которую причинил этот вопрос. Нужно быть настоящим самодовольным глупцом, чтобы решиться сплести заклинание, на время вернувшее его семени жизнь. Сэйтан не находил в себе сил, чтобы сожалеть о рождении Деймона и Люцивара, но все эти века терзался, слушая рассказы о том, что с ними сделали.