Этот дом я выбрал не случайно. Я не смог бы жить в маленькой хижине, хотя держать под контролем подобное жилище было бы гораздо проще, чем этот огромный дом. Но мне был знак. Я верю в знаки, до сих пор они меня не подводили. По ним я угадывал успех, предательство и правильных людей в моей жизни. Они вели меня и научили ничего не бояться. Когда я еще работал не один, то часто выслушивал о себе много нелестных слов, если вдруг менял рецептуру, последовательность, температуру приготовления, брал другие ингредиенты, и только потому, что вдруг видел знак. Они все злились, но не из-за моего самовольства, а из-за того, что мои на ходу придуманные средства срабатывали на все сто процентов, а их, такие правильные и выверенные, не давали никакого результата, оказывались пустышкой. Они плавили над горелкой, а я вымораживал, они толкли в порошок, а я растворял и процеживал, они отмеряли миллиграммы в стерильной лаборатории, а я выходил на улицу подержать пробирку со средством на ветру, на солнце или в тумане. Они считали меня сумасшедшим, но я всегда выигрывал у них. А потом я понял, что не хочу больше выигрывать и доказывать, что мне нужно больше тишины и свободы.

Я начал искать себе дом, но ни один мне не нравился. Мы с ними не принимали друг друга, они показывали мне себя, но смотрели так, как те люди в лаборатории, — я не мог стать их хозяином, не мог принести в них свой порядок. У этого дома на пороге лежала монета. Он оказался пройдохой, этот дом, захотел меня подкупить. Монета была непростой, она была старой и стертой — то ли сокровище, то ли безделица. Но я попался. Я знал, что справиться с этим домом мне будет непросто, но мне в нем будет спокойно. Я знал, что он потребует от меня много сил, но как только я приручу его, он покорится мне и станет меня защищать. Я знал, что здесь ко мне будут приходить самые гениальные мысли и самые затейливые сны.

В этом доме царил беспорядок, в нем не было никакой логики, сплошной сумбур и нагромождение. В нем были перепутаны комнаты, этажи и коридоры, как будто его строили наобум, как придется, как подскажет настроение, или как будто он сам строил себя и вил из своих хозяев веревки, но я сумел его усмирить и этим его спасти. Теперь он стал правильным и счастливым. Я баловал его, а он преподносил мне подарки, о которых всегда предупреждал заранее. В тот день он бросил мне под ноги медную ручку от старого шкафа, тонкую и вычурную. Я попытался приладить ее назад, но она в одно мгновение вдруг перестала подходить, и оказалась сама по себе. Я удивился и с этой минуты стал ждать мою новую гостью. Когда пошел дождь, я понял, что она уже совсем близко. Совсем скоро она постучится ко мне, и это будет не просто так. Я знал, что в ней будет много хаоса, но я постараюсь спасти ее. У меня должно получиться. Но всё по порядку. Торопиться не стоит… Она уже не уйдет просто так.

Я люблю, когда у меня много работы. Желательно разной. Я всегда сочиняю истории, когда работаю. Я живу в картине, которая лежит передо мной, или придумываю про нее что-нибудь занятное. Иногда картины сами рассказывают мне о себе. Кто их писал и о чем тогда думал. Они все разные. Настоящие шедевры дышат, думают, живут. Они впитали в себя столько энергии и информации, что иногда я начинала чувствовать запахи и шум домов, в которых они были написаны. В бликах потемневшего лака мне мерещилось отражение лиц их создателя и его домочадцев, любимых, завистников, врагов или даже убийц.

Не знаю, кому пришло в голову собирать картины вместе в музеях. По мне, музеи — опасные места. Вы не замечали, что там очень быстро устаешь, а смотрители в залах почти всегда спят? Нет, это не от того, что им скучно. И устаете вы не от пройденных расстояний, подумаешь — пройти пару залов. Это всё картины. Они питаются нами. Если мы, конечно, говорим не о собрании работенок графоманов от кисти с красками. Настоящий шедевр — это хищник. Он сбивает вас с толку, приманивает яркими красками, необычными оттенками, а потом как будто втягивает в себя, и вам уже не вырваться. И пока вы завороженно смотрите на него, он тоже смотрит на вас, высасывает ваши силы, лакомится вашей энергией. Ага, вот вы уже и его раб. Покорный кролик перед прекрасным удавом. Наверняка придете еще, только бы он дал на себя посмотреть. Бабушки-смотрительницы съедены первыми. Они никогда не уходят на пенсию по доброй воле, заметьте, они в полном подчинении и, пока их еще носят шаркающие ноги, преданно оберегают покой своих великих хозяев.

Картины враждуют между собой, если оказываются вместе в одном зале. Никогда нельзя вешать в одном помещении больше одной «звезды» или «черной дыры». Иначе они поднимут такие энергетические вихри, провоцируя всех вокруг и разжигая среди людей нешуточные страсти. Миллионы, висящие на стенах. Попробуйте удержаться, остаться тихими и правильными, когда вокруг столько искушения, столько соблазна. Не важно, изображен ли он на картине или манит вас наяву…

Директор музея изящных искусств был толстым одышливым человеком. Он начинал задыхаться, когда поднимался по лестнице или сердился на своих подчиненных. Тогда у него на лысине совершенно некстати проступали аккуратные бусинки пота. Он очень стеснялся этого и на всякий случай время от времени протирал голову большим клетчатым платком. У него были короткие толстенькие пальцы, покрытые темными волосками, строгий начальственный взгляд и при этом располагающая улыбка. Сотрудники относились к нему с уважением за то, что он смог быстро навести порядок в музее после скандального ухода своего предшественника, который подозревался в контрабанде предметов искусства и поспешно сбежал за границу, как только понял, чем ему грозит такое обвинение. Дело было шумным, но его постарались как можно скорее замять и назначили на директорский пост весьма уважаемого человека с безупречной репутацией.

Надежды руководства он оправдал с лихвой. Совсем скоро о музее начали говорить уже не только в контексте скандальной истории, но как о настоящем культурном сердце города. Директор музея следил за актуальностью экспозиции, привозил из-за границы шедевры мировой скульптуры и живописи, открыл лекторий и отдал пустующий флигель под мастерские молодым перспективным художникам. Он часто появлялся на телевидении и давал интервью на радио, обращался к жителям города с плакатов, развешанных в метро, с призывами чаще приходить в музей с детьми. Под руку со своей статной и не менее упитанной женой он позировал на ковровых дорожках кинофестивалей, перерезал ленточки на вернисажах, а летом раздавал призы на конкурсе рисунков на асфальте, смахивая клетчатым платком пот с лысины. Удивительно, как его хватало на всё. Директор музея изящных искусств был толстым одышливым человеком… Но на самом деле… В глубине души… Директор музея был стройным, кудрявым и пылким! Директор музея был бесконечно и безнадежно влюблен!

Конечно, он понимал, что она не могла очароваться его волосатыми пальцами и толстым животом, на котором с трудом сходились пиджаки и рубашки. Она была намного моложе, такая юная и такая лучистая, такая смешливая. За этот ее смех он готов был отдать что угодно. Лишь бы смотреть на ее ослепительную улыбку, на то, как трогательно она закрывает лицо ладошками, когда чего-то стесняется или не знает. На то, как она убирает за ушко белокурые волосы. Он знал, что вряд ли ее очаровали бусинки пота у него на лысине, и догадывался, что она гладит его круглый мохнатый живот, мурлыча как довольный котенок, вовсе не потому, что получает от этого удовольствие. Но директору музея так нравилось обманываться, что он позволял ей обман. Он готов был исполнить любой ее каприз и любое желание, а желаний было так много… И ладно бы она желала букетик майских ландышей или коробку бельгийского шоколада, но нет… У нее был хороший вкус и очень большие запросы. Прежде чем в очередной раз что-то пожелать, она картинно закатывала свои ярко-голубые глаза и прикусывала пухлую губку, отчего на лысине у директора мгновенно выступала дополнительная порция бусинок. Она стоила денег. Больших денег. Запросы росли и становились абсурдными. Но она была так хороша, что директор музея готов был достать луну с неба, лишь бы иметь возможность касаться щеки этой нимфы и пусть совсем редко, но проводить с ней ночи. Она уже вытянула из него почти все сбережения, растоптала каблучками мечты о домике в Италии, куда его жена планировала перебраться на пенсии, заставляла его мозг работать на двести процентов, придумывая способы заработать, честные и не совсем… Неизвестно, до чего мог бы дойти директор музея изящных искусств, если бы однажды не нашел тот тайник…