наконечники стрел из ножевидных пластинок». Среди 86 предметов из Романовки II, изображенных на таблицах 1 и 2, есть даже осколки без ретуши, но нет ни одного наконечника.

Странные превращения произошли с наконечниками кельтеминарского типа из Долгого Ельника II. В 1969 году сообщалось, что они найдены в культурном слое и входят в мезолитический комплекс[30]. В 1973 году (когда я показал, что это поздний неолитический тип) те же изделия описаны Матюшиным как происходящие из подъемного материала неопределенного возраста[31]. В специальной статье 1975 года о таких наконечниках[32], как и в монографии, о стрелках из Долгого Ельника нет ни слова, будто их не было вовсе.

Но если книга Матюшина не содержит важнейших данных о раскопанных им стоянках, чем же она заполнена? А чем угодно: выписками из литературы об Африке и Канаде, рассуждениями об ЭВМ и индоевропейцах. Наукообразность вместо науки. Публикации коллег, работавших на Каме и в той же Башкирии, в Казахстане и Средней Азии, опровергающие выводы автора, замалчиваются.

Итог ясен: перед нами недобросовестное сочинение, по сути дела фальсификация. Об этом, пусть и не столь определенно, трижды говорилось в центральном археологическом журнале. Тем не менее, Матюшин не только не был изгнан из стен академического института, но и бодро продвигался вперед. Стал членом Академии естественных наук, вице-президентом какой-то Народной академии, президентом Русского археологического общества и выдавал себя за борца с тоталитаризмом. К своему семидесятилетию он выпустил книгу о себе и устроил торжественное чествование в голубом зале Дома ученых. В 2000 году он умер. На похороны из двухсот сотрудников института пришло пять. Присутствовавшие члены дирекции выступать у гроба не захотели. Некролог никто не написал. Значит, все понимали, чего стоит этот человек. Но противодействовать его бурной активности никто не осмелился.

В том же 2000 году в Челябинске вышла книга «Древняя история Южного Зауралья». Раздел о каменном веке написал В. С. Мосин. Он не говорит прямо, что Матюшин жулик, но с полной определенностью заявляет, что все его построения основаны на недоброкачественном материале и сейчас имеют лишь «историографическое значение».

Я рассказал о четырех людях. Обычно подобные рассказы заканчивают фразами об отщепенцах, составляющих исключение, тогда как рядом подавляющее большинство их коллег трудится предельно честно и образцово. Испытанным приемом мог бы воспользоваться и я, но мне кажется, что для оптимистического заключения оснований у нас нет, а для тревоги — более чем достаточно.

Во-первых, речь идет не о событиях, отделенных друг от друга десятилетиями, а об одновременных явлениях: 1960-х—1970-х годов.

Во-вторых, задумаемся: сколько у нас дипломированных специалистов по каменному веку? Ведь не сто, скорее пятьдесят. По крайней мере четыре из них оказались фигурами сомнительными. Процент что-то слишком высок.

В-третьих, аналогичные ситуации отмечены и в других науках: у историков — «Велесовы книги», у филологов — фальшивый архив учителей Раменских (на один из «документов» оттуда и я ссылался) [33].

В-четвертых, все жулики легко находили поддержку и, в сущности, остались безнаказанными. Научная общественность не вытолкнула их из своей среды, а прикрыла. Можно ли рассчитывать на нормальное развитие науки при таком отношении к делу?

Оставляю в стороне покровительство Рыбакова Матюшину. Тут действовали чиновничье-административные соображения, непостижимые для людей, чуждых этому миру. Увы, фальсификаторов привечали и видные знатоки первобытной археологии: Ларичева — Окладников, Тимофеева — Бадер, Матюшина — опять же Бадер. Оппонировали Матюшину по докторской диссертации А. П. Деревянко, Ю. А. Заднепровский, Д. Я. Телегин. Последний напечатал хвалебную рецензию на «Мезолит Южного Урала»[34].

Люди известные. И все же известные не одними полевыми открытиями и полезными публикациями, но и своим вольным обращением с источниками. Для них нет разницы между подъемным материалом и комплексом из раскопок, памятником с четкой стратиграфией и смешанной коллекцией с дюн[35]. Их-то стремление извлечь из имеющихся данных больше, чем они реально содержат, пусть и неумышленно, открывало дорогу к тимофеевско-матюшинским художествам. Да, Окладников не выдавал обычные булыжники за палеолитические статуэтки, но он рекламировал как палеолитическую живопись заведомо поздние наскальные рисунки (см. ниже очерк «Как мы спорим»). Бадер не перекладывал кремневые орудия из культурного слоя в подъемный материал, а потом не прятал их совсем. Но он первым, еще в 1940-х годах, расчленил находки с прикамской Адищевской стоянки на ряд групп и одну из них — с изделиями из пластин — объявил мезолитической.[36] Какие-то основания для этого, может быть, и были, но в дальнейшем типологически, а не стратиграфически выделенная группа стала рассматриваться как комплекс, что было уже неправдой. Прочие мезолитические стоянки Прикамья, фигурировавшие в статьях Бадера, как я убедился при командировке в Пермь, по скудости находок не позволяли ни охарактеризовать кремневый инвентарь, ни определить его возраст. А между тем в литературу с легкой руки Бадера вошли всякие фикции, вроде «доогурдинского времени»[37]. В том же духе действовал и Телегин.

Замечу и следующее: никто из четырех деятелей не получил археологического образования. Но их покровителей не смущало, что нужным им людям ни в вузе, ни в аспирантуре не была привита научная методика.

Результаты всего этого оказались плачевными. Искоренить ложь, проникшую на страницы книг и журналов, будет безмерно трудно. Раз напечатано, значит, — правда. Раз автор кандидат, тем паче доктор наук, раз он пишет совместные статьи с Окладниковым и Бадером, публикуется за рубежом, значит, он серьезный ученый.

Что там говорить: хотя всю жизнь меня считали скептиком, придирчивым критиком, ссылался же я на Тимофеева и Будько. Ссылался, ибо верил Бадеру и Рогачеву. Бадер в свою очередь положился на Канивца, а тот поверил Тимофееву, потому что палеолит на Печоре был только что открыт другим геологом.

Так образуется круговая порука, и недобросовестные люди стоят не особняком, а составляют только крайнее крыло весьма длинного ряда, куда входит столько других — и академики, и герои. Уж если кто и был у нас на отшибе, то как раз подлинные ученые, относившиеся к своим обязанностям перед наукой с предельной ответственностью: С. Н. Замятнин, А. А. Иессен, М. П. Грязнов... Они-то не поддержали бы ни Тимофеева, ни Матюшина. Но их уже нет на свете.

К чему приводит снисходительность, проявленная к людям, научно не слишком добросовестным, видно на примере В. Н. Даниленко. Человек, безусловно, неглупый и со способностями, он бросал порой интересные мысли, но школы у него не было (окончание вуза — Мелитопольского пединститута — зафиксировано только свидетельскими показаниями), методической четкости в работе тоже. Многим памятен шкафчик