Замысловатая нить разговора вскоре потерялась, и когда я встряхнулся и заставил себя прислушаться к тому, о чем говорили женщины, то с удивлением понял, что с трудом улавливаю только общий смысл беседы. Раньше вполне понятный язык собеседниц теперь заполняло множество незнакомых слов. Я попытался сосредоточиться, но скоро мне это надоело, и я принялся дегустировать напитки.

— Что же ты, государь-батюшка, ничем не потчуешься? — наконец обратила на меня внимание Людмила Станиславовна, окончив очередной горестный рассказ о каком-то коварном мужчине.

— Спасибо, матушка, я уже по горло сыт, — ответил я.

— А почто Наташкой побрезговал? — строго спросила домоправительница. — Может, другую девку хочешь, потелеснее?

— Я не брезговал, Наташа хорошая девушка, но нельзя же заставлять человека делать такие вещи по принуждению.

— Кто же тебя заставляет? — удивилась женщина.

— Причем здесь я, наше дело такое… это Наташу заставляют…

— Какой же она человек? — совершенно искренне удивилась Людмила Станиславовна. — Она не человек, она девка.

— Он сам меня… не захотел! — испуганно сказала Наташа. — Я в том не виноватая!

— Кончайте говорить глупости! — рассердился я. — Чтобы я таких слов больше не слышал!

— Ну, раз она тебе не люба, так я тебе другую девку пришлю, — догадалась Людмила Станиславовна. — А Наташку пусть посекут, ей, толстозадой, только на пользу.

Такой странный поворот разговора от дружества, которое наметилось между женщинами, до предложения неизвестно за что посечь Наташу, меня совсем обескуражил. Будь я трезвее, то неминуемо разразился бы гневной речью о правах человека, а так только прекратил разговор и застолье, сказав, что иду спать.

— А девку посечь отправить?.. — опять завела свое домоправительница, заставив испуганно съежиться мою банную подругу.

— С собой возьму, — твердо заявил я, — Наташа, пошли!

Девушка тут же вскочила на свои полные, резвые ножки, и мы, оборвав застолье на недопитых чарках, отправились в мою каморку. Несмотря на то, что я старался не злоупотреблять горячительным, разобрало меня порядком, и идти, не задевая плечами стены не получалось.

— А почему нельзя говорить слова? — поинтересовалась из-за плеча Наташа, когда мы подходили к моей коморке.

— Потому, — коротко ответил я, не представляя, как можно объяснить понятие «пошлость» человеку, не представляющему, что это такое.

— А почему ты меня не захотел… — девушка замялась, не находя синонима запретному слову, потом все-таки выкрутилась, — почему я тебе не по нраву?

— По нраву, — успокоил я, — очень даже по нраву, но мне неприятно это делать с человеком, который этого не хочет.

— С каким человеком?

— С тобой, — коротко ответил я и, предупреждая новый вопрос, пояснил. — Ты такой же человек, как и всякий иной.

Однако Наталья задала совершенно неожиданный вопрос:

— А что, есть бабы, которые хотят?

— Есть, и побольше некоторых мужиков. Все люди разные.

Заниматься философствованием на этические и эротические темы в пьяном, расслабленном состоянии было лень, да и дремучая девушка вряд ли смогла бы все это правильно понять. Потому я занялся свечой, которая едва не потухла от сквозняка, когда я отворил дверь в свою комнату. Не в пример стылому утру, она была хорошо проветрена и протоплена.

Вопрос, где кому укладываться спать, не стоял, кровать была одна. Я поставил свечу на стол, быстро разделся и вполз под перину. Наташа, не торопясь, через голову начала снимать сарафан и нижнюю рубашку, а я честно отвернулся, чтобы на нее не смотреть. Девушка довольно долго возилась с одеждой, а я упорно, из последних сил не обращал на нее внимания. Раздевшись, она потопталась возле кровати, не зная, как перебраться через меня к стенке. Я спьяну не понял, что она собирается делать, а Наташа коротко, со всхлипом вздохнула и, приподняв перину, полезла через меня. Ее горячая гладкая кожа обожгла. Я ее инстинктивно обнял, девушка, испугавшись, замерла на месте и осталась лежать на мне, придавив своей восхитительной, нежной живой тяжестью.

Бывают все-таки в жизни высокие минуты, о которых потом не стыдно вспомнить.

Женщина, если вдуматься, самое восхитительное творение Господа. Не один пейзаж не заворожит ценителя прекрасного так, как лицезрение бескрайнего разнообразия этого совершенного существа. Чего только нет у великолепного создания! Какие эстетические вершины и прекрасные, тайные глубины можно обнаружить у любой женщины, даже у молчаливой попутчицы в метро, листающей иллюстрированный журнал, или домохозяйки, продирающейся с тяжелыми сумками сквозь усталую толпу к домашнему очагу. Было бы, как говорится, здоровье…

…А если это не мимолетная случайная встреча, а почти романтическая обстановка древнего жилища, живой, теплый свет свечи, тихая комната, полная таинственных теней, и тьма за окном, и она, познавшая мужа, но не испытавшая любви. Она, девственная и порочная…

На озаренный потолок

Ложились тени,

Скрещенье рук, скрещенье ног,

Судьбы скрещенье

И падали два башмачка

Со стуком на пол,

И воск слезами с ночника

На платье капал.

— Государь мой, — прошептала Наташа и подняла надо мной лицо так, что ее легкие, пушистые волосы, горько пахнущие степью и летом, щекоча, засыпали мои щеки и плечи, — тебе, небось, тяжело, отпусти…

— Хорошо, — ответил я прямо в ее полные, шевелящиеся губы и погрузился взглядом в глубокую синеву прозрачных глаз, — как хочешь…

— Я ведь тебе не мила, — говорила между тем она, не предпринимая ничего, чтобы освободить меня от своей живой тяжести, — тебе, небось, другие милы.

— Я тоже тебе не мил, — ответил я, нежно погладив ладонями потный шелк ее спины и ягодиц.

— Мил, — после долгого молчания ответила Наташа, — ты не охальник…

Между перинами и горячим пульсирующим телом мне стало невыносимо жарко. Я освободил руку, отбросил перину, и она неслышно соскользнула на пол. Лицо девушки, близко нависшее надо мной, слегка приподнятое, как будто готовое запрокинуться, казалось сосредоточенным на новых, незнакомых ощущениях. Оно было почти былинно красиво. Наташа плотно закрыла глаза, и над верхней губой у нее выступили капельки пота. Я потянулся к ее лицу и кончиком языка провел вдоль ее губ. Девушка жалобно застонала и ответила неумелым, сухим поцелуем, начиная инстинктивно прижиматься к моим бедрам низом живота. Она вся стала горячей и влажной от пота.

— Тебе хорошо? — задал я риторический вопрос, ответ на который был очевиден.

— Лепо мне, — ответила девушка срывающимся шепотом. — Зело лепо.

Я с трудом сдерживал себя, изнывая от острого желания, но, боясь потерять предощущение сладости слияния, сколько мог, тянул с проникновением. Продолжая ласкать девушку, я начал касаться легкими, скользящими движениями мягкого пушка в месте, где сходятся ноги. Каждое такое прикосновение заставляло Наташу сильно вздрагивать и сжиматься.