Пограничники переглянулись.

– Ты что, немецкий знаешь?

– Я вырос в Республике немцев Поволжья: понимаю и говорю.

Зря сказал. С этой минуты ребята стали относиться к нему с подозрением, перешептывались украдкой. По мнению Михаила, поступали нелогично. Будь он немецким шпионом, не стал бы стрелять по мотоциклистам, а связал бы обоих пограничников, пока они спали, и сдал представителям вермахта… Видимо, сказывалась всеобщая подозрительность, когда в каждом человеке подозревали врага народа, агента всяких зарубежных разведок. Впрочем, Михаил не сильно огорчался. Добраться бы до своих, и пути-дороги с погранцами разойдутся. Вот только знать бы еще, где свои…

Шли по опушкам, чтобы в случае опасности сразу в лес нырнуть. А леса в Белоруссии такие, что дивизию спрятать можно. И много рек, озер и болот. Смотришь – вроде бы ровная земля, трава ярко-зеленая… В самом же деле – грунт вязкий, человека еще держит, а грузовик или танк утонут сразу, никакой тягач не вытащит.

Питались по пути ягодами, малиной да земляникой лесной. Вкусные ягоды, но мелкие, сытости никакой. Вроде съел две-три пригоршни, а все равно есть хочется. О куске хлеба мечтали, а перловая каша, прозванная шрапнелью и нелюбимая, сейчас за милую душу пошла бы. Деревни старались обходить стороной. А на следующий день встретились с пехотинцами разбитой дивизии. Группа человек двадцать, при трехлинейках, да на всех три патрона всего. Первыми их учуяли погранцы.

– Дымом пахнет!

Пошли на дым, на ветер. А там красноармейцы костерок развели, над ним котелок висит, что-то варят. Позже оказалось: кусочек сала бросили, сухарь ржаной покрошили, дикий лук да еще какие-то травы порубили. А что на два десятка ртов один котелок? Каждому по несколько ложек варева. Михаил внимание обратил, что ни караула нет, ни старшего. Вскочили бойцы, обеспокоились, когда уже погранцы с Михаилом на поляну вышли. Затем опять в круг уселись, ложки по очереди в котелок запускали, по-братски поделились с пришельцами. А Михаил им отдал две обоймы с патронами. Среди бойцов ни одного младшего командира, даже ефрейтора. В любом, даже малом, воинском подразделении должен быть старший, иначе это не отделение или взвод, а сброд. Но Михаил, как и погранцы, люди пришлые. Как заметил Прилучный, верховодил пехотинцами один боец, по повадкам уголовник.

– Подкрепились, кореша? Тогда встаем – и вперед.

По уставу требовалось выделить дозорного, вперед пустить. Случись противник, дозорный упредить сможет. Михаил позади всех держался. Впереди пехотинцы во главе с приблатненным. Лес закончился, впереди ровный луг на километр, потом снова лес. До средины луга дошли, как внезапно появилась пара мессеров. Михаил их сразу по силуэтам опознал, сразу на землю упал, закричал:

– Воздух!

Одни попадали, другие стояли гадали: наши истребители или вражеские? Истребители из пулеметов стоящих сразу покосили. Стрелять из винтовок по самолетам бесполезно – что истребителю винтовочная пуля? Да еще и попасть уметь надо, упреждение брать. Мессершмитты несколько заходов сделали, пока бойцы шевелиться не перестали. Запас топлива у истребителя невелик, улетели. Михаил немного выждал, поднял голову, осмотрелся.

– Эй, есть кто живой?

Поразился тишине, встал.

– Бойцы!

Прошел между тел. Кровью залиты, не дышат. Похоронить бы – так лопаты нет. Собрал у всех солдатские книжки. Ежели посчастливится встретить своих, отдаст, укажет место гибели. Не в плен попали – погибли, пусть и не в бою.

У каждого на войне разная доля. Один погиб как герой, как Гастелло, направивший подбитый бомбардировщик на скопление танков, другой отстреливался до последнего патрона в окопе и был сражен осколком, оставшись безвестным. Трудно исполнить воинский долг до конца, когда тебе восемнадцать и в магазине винтовки осталось два патрона. Похоронить одному всех невозможно, тем более даже малой саперной лопатки нет.

За лесом, из которого они вышли, послышалась стрельба. Чтобы не искушать судьбу, Михаил побежал к лесу впереди. За первым же деревом упал, немного отдышался, выглянул из-за толстого ствола липы. Никого не видно. Прошел с полкилометра и вышел к заимке. Одинокая изба, сарай, пасека – десяток уликов перед избой. Понаблюдал немного. Никто по двору не ходит. Если бы человек эвакуировался, то ульи кому-нибудь отдал. Пасечники своему делу привержены зачастую почти фанатично. Пчелы летают, жужжат. Потом хлопнула дверь, вышел мужчина лет тридцати. Михаил удивился. Почему не призвали? А через пару минут понял причину – левой руки у селянина не было, пустой рукав заткнут за пояс. Сразу осмелел парень, встал, не таясь подошел. Не стоит подкрадываться тихо, можно человека испугать, не получится контакта.

– День добрый! – поздоровался Михаил.

– И вам здоровья!

Селянин все на карабин за плечами у Михаила поглядывает. Да и сам курсант выглядит так себе. Форма выпачкана, подворотничок грязный, на лице щетина – не брился три дня.

– Германцев в избе нет? – спросил Михаил.

– Германцев? – удивился селянин. – Чего им тут делать?

– Так война.

– С Германией? – еще больше удивился хозяин.

– Так уже неделю как.

– Я тут на выселках бортничаю, в городе бываю раз в месяц. Муки купить, соли, макарон, чая.

Михаил рот открыл – спросить про радио – да замер. К дому ни одного провода не идет, не видно столбов. Стало быть, ни электричества нет, ни радио. Живет отшельником.

– Покушать чего-нибудь не найдется? – спросил Михаил.

– Обязательно! Сейчас поснедаем. В избу проходи.

Михаил поднялся на крыльцо, в избу вошел. Сразу видно, что один человек живет. Ни жены, ни детей. Даже если семья бедная, все равно чувствуется женская рука, уют, цветочки в горшках на подоконнике, занавесочки на окнах. В единственной комнате обстановка скудная, почти казенная. Печь русская, стол обеденный, лавка и все.

– Да ты располагайся, боец. А что слышно?

– Немец напал на нас 22 июня, в воскресенье. И прет! Танков у него много.

Инвалид у печи хлопотал ловко. Ухватом достал чугунок, на стол поставил. Две железные миски поставил, крышку с чугунка снял – сразу такой аппетитный запах каши гречневой пошел, что Михаил едва слюной не захлебнулся. А однорукий хлеб подовый, в печи испеченный, на стол явил, ножом порезал. Из шкафчика вытащил бутыль самогонки и стопки, разлил.

– Ну, со знакомством. Меня Мыколой кличут.

– Я Михаил.

Выпили. Михаил себе каши с мясом наложил.

– Курицу вчера зарубил, – сказал Мыкола. – Как чувствовал, что гость будет.

Михаил кивнул, а сам ложку за ложкой мечет в рот, хлеб крупными кусками рвет.

– Не торопись, солдат. Медленно надо, а то заворот кишок получишь.

И правда. Медленно есть стал, растягивая удовольствие. Потом куриную ногу обгрызать стал. В училище и в армии такой вкуснятиной не кормят. Но все равно миску