Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но экстремальные мероприятия были редки. Более частыми и предсказуемыми праздниками были дни рождения друзей. Они предполагали застолье, домашний тортик со свечами, игры дома, а после — во дворе. По таким случаям мы готовили подарки и наряжались.
Семьи у нас во дворе были благополучными и к детям относились хорошо.
Наташа Ковальчик, которая жила на втором этаже в доме Виты, была наполовину полька и вносила в нашу жизнь иностранный шарм. Ее папа регулярно ездил в Польшу, и у них в доме всё было необычно и очень привлекательно.
Играми во дворе начинались и заканчивались праздники и будни. Когда темнело, надо было идти домой. Летом было привольно и вечерами легче двигаться, жара спадала.
В полуподвальной квартире в последнем доме на выезде из двора жила девочка Ия. Меня интриговало ее необычное имя, но играть с ней было так себе, она была плакса. Был во дворе еще мальчик Максим из первого подъезда, возле подворотни. Он играл с девочками, пока не повзрослел.
Вита была моей константой. Другие дети в меньшей степени дружили со мной и сестрой. Я виделась с Витой, когда приезжала в Запорожье в 2010 году, она навещала родителей. Сама она переехала в другую квартиру, на Сталеваров.
Животные
В нашем дворе жили разные звери. Некоторые из них были благополучные, хоть и бездомные, другие — менее удачливые.
Начну с кошек, моих любимых. У меня никогда не было настоящего домашнего кота, но во дворе жили бездомные, к которым хорошо относились жильцы, и они сходили за домашних «дворовых».
Двумя объектами излияния нашей любви были кошка Манька, серая, полосатая, стандартного кошачьего вида и окраса, и белый с черными пятнами Тимка.
Тимка был боевым котом с надорванным ушком и множеством маленьких заживающих ран. Может, они больше от блошиных укусов, чем от боев? Я ведь ничего не знала о его ночной жизни и могла только догадываться.
Тима и Маня встречали нас после сада или школы у лавочки. Если звезды складывались удачно для нас и кошек, конкурирующие бабушки отсутствовали, и мы садились на лавочку с кошками на коленях.
На Тимкиной розовой коже под белым мехом выступали засохшие корочки ранок. Я его гладила и снимала эти корочки, открывая нежные розовые рубчики.
Кошки благосклонно принимали нашу ласку. От других людей им больше перепадало еды, а от нас — любви. Тима с Маней были правильные кошки, их можно было гладить часами. Они это знали и поджидали нас с сестрой.
Если на лавочке кто-то сидел, надо было слушать нравоучения о грязных животных, паразитах и лишае, и ни мы, ни кошки не выдерживали.
По ночам, особенно в марте, от помойки раздавались истошные кошачьи брачные вопли, но я не связывала своих милых котиков с этими криками.
Родители всегда нервничали по поводу кошачьих болезней, но на объятия с Маней и Тимой смотрели сквозь пальцы. Надежды на домашнего котика не было. Наша любовь к животным побеждала родительские предубеждения.
История о бедной собачке Ладе менее оптимистична. У нас во дворе она объявилась случайно. Была явно домашней и ласковой, может, потерялась, а может, ее выбросили из дома. Лада была дворняжка непонятной породы. Что-то в ней было от таксы — короткие лапки, длинные ушки. Рыжеватая, с кудряшками на ушах и животике. Обожала детей, играла и ходила за нами хвостом. Про судьбу бездомных собак мне рассказали дети. Для таких собак существовала служба, которая отлавливала и убивала.
Жестокость сосуществовала с моим розовым детским благополучным миром, но в него никоим образом не вписывалась. Мне было сложно в это поверить. Но бездомных собак в городе не было, и существование подобной службы объясняло этот факт.
Все дети пытались пристроить Ладу к себе домой, но родители сопротивлялись. Осложняло ситуацию то, что она была кругленькая, заметно беременная. Пару недель она провела с нами во дворе. Собачья служба приезжала за ней пару раз, но дети прятали ее на ночь по домам.
Мы играли против взрослых за собаку, и даже создавалась иллюзия, что выигрываем.
Ладе пришло время рожать. Ночью, во дворе финотдела она родила мертвых щенков. Из финотдела, видно, позвонили снова в собачью службу. На следующий день или после этого собаку поймали собачники, и больше я ее не видела.
Мы оплакивали потерю нашей любимицы. Жестокость не первый и не последний раз проникала в мою жизнь и занимала в ней место, а с ней входила недетская вселенская печаль.
Возвращаюсь к благополучным питомцам. У девочки в третьем подъезде нашего дома был роскошный трехцветный пушистый кот Леопольд. Он на улицу не ходил, его выносили на показ. Он был перепуган и едва ли мог расслабиться на улице, особенно когда девочки кидались к нему гладить. Приседал от каждого громкого звука. Его всё равно продолжали выносить на улицу, он был немного дорогой игрушкой, и им откровенно хвастались. Назвали это сокровище в честь патологически доброго мультяшного кота Леопольда, над которым издевались мыши. Характер его соответствовал, он был мягкий и отбивался слабо. Но в большой картине мира у этого котика всё было хорошо.
У другой девочки была морская свинка, которую весной выносили на улицу — на газон к свежей травке. Она бегала, а мы все ее ловили. Держали на ручках, прижимали к сердцу. Потом на ручках несли назад домой.
У нас дома животные не задерживались. Краткосрочно были рыбки. У моей сестры развилась аллергия на рыбий корм, и рыбок отдали. Было несколько инкарнаций волнистых попугайчиков, на всех было одно имя — Гоша. Их было трое. Мы ходили их покупать на птичий рынок на Малом базаре. Там в клетках сидели нарядные яркие желто-зелено-голубые создания. Пир для глаз, и глаза разбегались. Выбрать и уйти только с одним было сложно. Из троих только один прожил около двух месяцев. Первые два меньше. Последний остался в ванной с открытым окном на ночь, и ему, должно быть, было холодно. Насчет первых — даже не знаю, что было не так.
Самыми многочисленными и самыми живучими из всех животных во дворе были голуби. Они присутствовали с момента моего прибытия из роддома в квартиру и до нашего отъезда. В начале девяностых годов голуби драматически сократились. Кто-то придумал их ловить и есть. Большинство съели.