Толстой сориентировался в новых обстоятельствах скорее многих. Правда, в 1918 году, после установления советской власти, он эмигрировал из России. Но полуголодная жизнь в Париже и затем в Берлине не понравилась Алексею Николаевичу. «Приблизительно как в Харькове при гетмане. Марка падает, цены растут, товары прячутся», — писал он Ивану Бунину.

Прежних денежных источников не стало. Новых доходов Толстому не приносили ни талант, ни писательское мастерство, ни готовность работать для зарубежной аудитории: помимо прочего, мешал языковый барьер.

В 1923 году Алексей Николаевич торговался с руководителями советской культуры насчёт условий своего возвращения, и значительную роль сыграл его небесспорный графский титул. Толстой оказался единственным, кому при новом режиме удалось выгодно конвертировать исчезнувшее наследство старого мира в реальные ценности.

Возвращение «красного графа» в Россию обставили с триумфом — как несомненный успех советской власти. Писатель был вхож к руководителям государства, стал академиком и депутатом Верховного Совета СССР, получил роскошные квартиры, дачу в Барвихе и автомобиль с личным водителем, его книги выходили заоблачными тиражами…

Толстой — в самом деле выдающийся литератор своего времени. Но считать его невероятное благополучие наградой за талант — «ошибка выжившего» № 11, поскольку главным образом это результат служебных успехов на должности писателя.

Другие служащие такого же высокого ранга получали от государства такое же щедрое вознаграждение — в том числе и те, кого назначили служить писателями. Есть приятные исключения, но в подавляющем большинстве ни их имена, ни тем более их книги не оставили следа в литературе и в памяти читателей. Тексты, написанные служащими, обычно годятся только для служебного пользования.

Не надо писать, как служащий: это не литература. Между службой и служением есть принципиальная разница. Служить или нет — каждый пишущий решает сам. Но не надо писать так, чтобы материальный результат зависел только от службы.

Иван БУНИН

Знаменитый российский поэт, писатель и переводчик, лауреат Пушкинских премий и почётный академик Петербургской академии наук покинул Россию в 1920 году. Служба новой власти была для него невозможна. «Великое душевное разочарование», которым Иван Алексеевич тяготился с начала Первой мировой войны, привело пятидесятилетнего эмигранта в Париж.

После нескольких номинаций и долгих политических интриг вокруг его имени Бунин удостоился литературной Нобелевской премии — не как россиянин, а как автор без гражданства. Жилось ему всё труднее. Во время Второй мировой писатель при содействии Алексея Толстого был готов вернуться на родину, но у советского правительства дошли до него руки только после войны. В возрасте под восемьдесят больной Бунин уже никуда не поехал.

Евгений ЗАМЯТИН

В первую очередь он был выдающимся инженером-кораблестроителем и руководил созданием десяти российских ледоколов. Два самых больших — «Святой Александр Невский» и «Святогор» — в новой России переименовали в «Ленин» и «Красин» соответственно.

За десять лет литературной деятельности к 1920 году Евгений Иванович успел прославиться как автор повестей, рассказов и сказок. Тогда же он закончил свой первый роман «Мы», который дал мощный толчок развитию жанра антиутопии. Замятин писал под впечатлением от нескольких лет, проведённых в Англии, а в результате предвосхитил то, что вскоре произошло с Россией, — и проложил путь Джорджу Оруэллу. Литературоведы считают, что автор всемирно известной британской антиутопии «1984» позаимствовал у Замятина идею, сюжет, главных героев, символику и всю атмосферу своего романа.

Евгений Иванович был готов служить, но советский служащий из талантливого писателя не получился. Страна уверенно развивалась по сюжету романа «Мы», и Замятин с помощью Горького эмигрировал навсегда.

Владимир МАЯКОВСКИЙ

Пожалуй, из всех российских литераторов он оказался самым известным и самым ярким бенефициаром того, что произошло в 1920-х. Добившись популярности накануне краха империи, Владимир Владимирович не просто пошёл служить новой власти: он сделал эту службу своим пьедесталом.

⊲ Дураки! Маяковский исписался, Маяковский только агитатор, только рекламник!.. Я же могу писать о луне, о женщине. Я хочу писать так. Мне трудно не писать об этом. Но не время же теперь ещё. Теперь ещё важны гвозди, займы…

Служба пропагандистом и агитатором в роли «горлана-главаря» приносила Маяковскому хороший доход, его в числе немногих выпускали за границу, позволили купить иностранный автомобиль — одну из считаных личных машин в Москве… Он жил богато и широко, на зависть другим литераторам. Но ещё один служащий писатель — Юрий Олеша, автор знаменитой сказки «Три толстяка» и романа «Зависть» — с грустью отмечал в дневнике: «Сегодня на последней странице ″Известий″ появились рекламы, подписанные величайшим лириком нашей эпохи».

Маяковский выдержал меньше десяти лет и застрелился: слишком невыносимым было раздвоение творческой личности, когда душа просит писать о луне и о женщине, а по службе приходится — о гвоздях и займах.

Не надо писать, разменивая талант на службу.

Юрия Олешу порой спрашивали: «Что вам нравится писать больше всего?» — и он отвечал честно: «Сумму прописью». Если уж писатель служит, он служит за деньги.

Корней Чуковский во времена империи был знаменитым литературным критиком. В 1920-х при советской власти, которая критику воспринимала болезненно, он переключился на более безопасную детскую литературу — и нескольким поколениям читателей известна только эта сторона его творчества. К слову, Чуковский до сих пор остаётся в России самым издаваемым автором книг для детей.

Самуил Маршак проделал похожий путь: от высокодуховных стихов и политической сатиры — к детской поэзии и переводам идеологически выдержанной зарубежной классики.

Оба литературных мастера жили в достатке. Они даже прислугу могли себе позволить, хотя порой прибеднялись.

⊲ Рассказывали, как домработница попросила Маршака прибавить ей зарплату.

— Детским поэтам копейки платят, — ответил Самуил Яковлевич. — Откуда деньги? Я и так по выходным в зоопарке подрабатываю. Гориллой за триста рублей. А Чуковский —