Увидев, как дрогнули передние ряды ордынцев, Яненченко понял: еще минута – и его войско покатится назад. Тогда уже ничто не остановит воинов до самого Днепра. И он крикнул нескольким десяткам казаков, которые служили у Юрия Хмельницкого!

– Вперед, друзья! Покажем союзникам, как нужно драться!

На белом жеребце во главе кучки своих телохранителей он врезался в лаву лубенцев. Из-под копыт его резвого коня снег разлетался комьями. Сверкала на солнце кривая сабля.

Приободренные его удалью, понукаемые мурзой Кучуком, татары вновь усилили натиск.

Арсен Звенигора издали приметил всадника на белом коне.

– Роман! Мартын! Обходите этого коршуна с боков, а мы с батькой Семеном двинем ему в лоб! – крикнул он товарищам. – Не сам ли гетман это?

– Нет, то не Хмельниченко, – возразил Гурко. – Разрази меня гром, если это не Яненченко… Ей-богу, Иван Яненченко! С ним вместе я учился в Киевской коллегии, а позднее скрещивал сабли, когда Самойлович водил левобережных казаков против Дорошенко. Теперь он корсунский полковник…

– Вот его нам как раз и треба схватить! Татары тогда мигом повернут назад, – сказал Арсен. – Скорей, други!

Он пришпорил коня и помчался наперерез Яненченко. За ним – Гурко, Роман и Спыхальский. Позади неслись казаки Лукомской сотни.

Арсен вихрем налетел на Яненченко и схватился с ним. Полковник был силен и ловок. Его темное, как бронза, лицо злобно оскалилось: он, видимо, подумал, что сможет легко выбить молодого противника из седла. Но с первых же ударов почувствовал, что перед ним не юнец, а опытный и бывалый казак. Поэтому, нанося Арсену удар саблей, он левой рукой выхватил из-за пояса пистолет и направил казаку прямо в грудь.

Прогремел выстрел.

Но Арсен на мгновение раньше резко склонился в сторону, к левому стремени, и тоже выхватил пистолет.

Яненченко не ожидал такого поворота событий. Он был уверен, что противник его падает, и не успел увернуться от выстрела Звенигоры, стрелявшего почти в упор, – их лошади едва не столкнулись. На кожухе полковника у самого сердца зачернела дыра, однако он даже не покачнулся.

– На нем панцирь! – крикнул Гурко. – Бей саблей!

Арсен взмахнул саблей. И если бы полковник не рванул поводья и не кинулся наутек, если бы между ним и Арсеном не вклинились его телохранители, неизвестно еще, чем бы закончился для Яненченко этот поединок.

Ему наперерез ринулись Роман со Спыхальским и десяток молодых казаков. Поняв, что он попадает в западню, полковник отпустил поводья и что было силы огрел коня саблей по крупу. Дюжий рысак прижал уши и вихрем помчался в поле, спасая своего хозяина от верной смерти.

– Хватай его! Ах он пся крев! – взревел Спыхальский, видя, что полковник уходит.

Однако ни у Спыхальского, ни у Романа, ни у Гурко лошади не отличались резвостью, и Яненченко быстро оторвался от них. Только Арсен не отставал. Как черная молния, мчался он следом за полковником по заснеженному полю.

Яненченко оглянулся, и на его бронзовом, загорелом лице промелькнул страх: казак вот-вот догонит… А там…

– На помощь! – закричал он испуганно.

К нему на выручку бросился с несколькими десятками воинов мурза Кучук.

Арсен на всем скаку врезался в лаву ордынцев. От его внезапного натиска первый ряд дрогнул, подался назад. Несколько всадников упали на землю. У остальных сразу пропал боевой задор…

К казаку нельзя было подступиться, его сабля, как смерч, неистовствовала над вражьими головами, а сильный, распаленный боем конь грудью теснил низкорослых косматых татарских коней.

Когда подоспели друзья, Арсен с новой силой, с новой удалью накинулся на ненавистных захватчиков. Упало еще несколько врагов, а те, что уцелели, с воплями кинулись врассыпную.

– Кара-джигит! Черный всадник! – кричали одни.

– О Аллах, это сам шайтан! – вопили другие.

– Куда? Назад! – пытался остановить их мурза Кучук.

Его никто не слушал. Повсюду воины разворачивали лошадей. Брошенные кем-то два слова – «черный всадник» – мгновенно, как огонь, опалили смертельным страхом сердца суеверных ордынцев. В их представлении «черный всадник» был наделен волшебной неуязвимостью, сверхъестественной силой, и встреча с ним не предвещала ничего, кроме смерти…

– Кидайте на него аркан! – орал Кучук.

Но голос мурзы тонул в криках, бряцании оружия и топоте копыт. Его оттеснили, увлекли за собой перепуганные одноплеменники. Он уже ничего не мог сделать. Да и кто остановит пришедших в ужас людей, которые бегут с поля боя? Кроме того, сам мурза не видел в этом походе, к которому его принудили Кара-Мустафа и хан Мюрад-Гирей, никакой выгоды для себя. Чем заплатит ему гетман Юрий Хмельницкий, если у него казна пуста, а подданных – горстка? Так за что же его люди должны расставаться с жизнью?

Орда бежала на Оржицу, а оттуда полями – на Яблонево. Крымские салтаны[13], которые были вместе с Юрием Хмельницким, не ожидая, пока подойдут казачьи полки, сняли осаду крепости и стали поспешно отступать к Днепру. Только глубокие снега помешали лубенцам и миргородцам преградить им путь и разгромить наголову.

За Оржицей, отделившись от казаков, которые преследовали татар, Арсен с друзьями повернул к Дубовой Балке. Ехали быстро, хотя каждый понимал: надежды на то, что хутор остался целым, почти нет.

Перед ними расстилалась безбрежная мертвая белая равнина. Большое красное солнце медленно опускалось за далекий горизонт, и на искристом снегу впереди всадников колебались длинные темные тени.

Арсен невольно засмотрелся на свою тень, странно горбившуюся перед ним, и ему вдруг пришла на ум известная с детских лет поговорка: своей тени не догонишь!

Но только ли тени?.. А счастье? Разве оно не похоже на призрачную тень? Сколько уже времени он гонится за ним, но догнать никак не может… Под сердцем вновь заныло. Ехал домой, как на похороны, не верил, что застанет своих там, ибо повсюду, где побывал Юрась Хмельницкий с ордой и его полковник Яненченко, оставались лишь трупы да пепелища.

И все же в самой глубине сердца теплилась малюсенькая надежда. Вопреки всему теплилась… А вдруг Дубовая Балка, притаившаяся в оврагах, заметенных снегами, уцелела? Может, ее миновали татарские чамбулы и родные сейчас встретят его радостными возгласами, приветливыми улыбками?

Напрасная надежда!

Когда под вечер с высокой горы внезапно открылся перед ними широкий вид на Сулу и ее просторы, что белым покрывалом раскинулись до самого небосклона, они увидали Дубовую Балку, вернее, то место, где был хутор. Теперь там лежало черное пожарище.

Всадники остановились. Долго молча смотрели на страшную картину.