перед семьей. Дочери и сын улыбались. Государыня смотрела печально.

– А я нахожу, что папа́ очень мил, – сказала Ольга. – Я бы прогулялась с ним по Невскому, и нас никто не узнал бы.

Всем семейством стали спорить, узнали бы Государя в этом наряде на Невском или нет. Удивительно, но они словно сидели в гостиной Александровского дворца за чаем или на пикнике в Ливадии и препирались о пустяках.

Все же нехорошо, что мы просто бросили тех в карьере. Нужно было закопать.

Я стал смотреть на Княжон. Надо сказать, они пообносились. Их застиранные платья приобрели сиротский серый оттенок. Но ни штопаные подолы, ни стоптанные башмаки не могли скрыть тихого сияния, исходившего от Принцесс. Сияние и безмятежность. Это не выражалось ни в чем – ни в лицах, ни в голосах, ни в осанке – и в то же время во всем. Разве можно не видеть этого, не понять с первого взгляда, кто они? Поднять на них руку! Замышлять их убийство! Но, может, только я вижу их такими?

Я смотрел на Принцесс, а они словно забыли обо мне, о нас с Каракоевым и Бреннером – обо всех: белых, красных, монархистах, анархистах, суетившихся вокруг них с оружием, убивавших друг друга. Вот были Медведкин с Юровским, караулили, досаждали, а потом их увели куда-то – и они исчезли. Вот были мы, герои, освободители. Но и мы растворились, слились с деревьями, травой. Эти девочки словно отделились от нас прозрачной стеной. Задевало ли это меня? Нет! Смешно даже помыслить такое! Я знал: они имели на это право. Как хорошо, что они просто жили среди этих живых деревьев. Неугасимое сияние и неколебимая безмятежность.

Если бы тем двоим в карьере удалось погасить их сияние, что это был бы за мир – мир цареубийства? Что это была бы за Россия?

17 июля 1918 года

Екатеринбург

Чехи приехали через два часа, пятеро верховых: два офицера и три солдата. С ними Лиховский, тоже верхом. Не спешиваясь, чехи посмотрели на семью, расположившуюся на поляне, как на пикнике.

Царевны в штопаных платьях; царица в старой бесформенной кофте и простой юбке, с неопрятно свисающими прядями волос; царь в неуместном здесь костюме, явно с чужого плеча, в картузе, надвинутом на самые брови; нездоровый мальчик в солдатской гимнастерке и сапогах; доктор Боткин, полный, измученный, похожий на пожилого деревенского попа; трое слуг, которых можно было принять скорей за торговцев с сельской ярмарки, чем за лиц из императорской свиты …

– Какие-то они … потасканные, эти англичане, – сказал старший по званию капитан Кан. – Похожи на русских беженцев.

– Это маскировка, – сказал Бреннер.

– Они точно могут заплатить? – усомнился поручик Данек.

– Абсолютно. Аванс – как только сядем в поезд.

Оба чеха хорошо говорили по-русски – лишь с легким акцентом. «Англичане» не обращали на чехов никакого внимания, не бросили даже взгляда в их сторону. Лица царицы и царевен под шляпками скрывали вуалетки.

Поручик Данек уставился на царевича.

– Что с этим парнем? Он болен?

– Чахотка, – сказал Бреннер.

– А может, тиф?

– Нет.

– Чахотка тоже заразна, – сказал капитан Кан. – Заразных не берем!

– Послушайте, капитан, чахотка не тиф. Они будут ехать в отдельном вагоне, из которого не должны выходить и в который никто не должен входить. Мы ведь так договорились? В чем же вопрос? Если эти правила будут соблюдаться, никакой опасности.

Старший кивнул:

– Хорошо. Грузитесь – и поехали.

Еще неделю назад поручик Лиховский перешел из Екатеринбурга линию фронта и договорился с чехами. Чешские эшелоны с награбленным добром катили через всю страну к Тихому океану. Один из таких, набитый антикварной мебелью, мехами и прочим, стоял под Екатеринбургом, ожидая команды на отправку. Деньги предложены были настолько серьезные, что капитан Кан обещал тянуть неделю с отправкой эшелона под разными предлогами, дожидаясь «англичан».

Странная история приключилась в тот год с чехословацким легионом. Можно было бы назвать ее «Невероятные приключения чехов в революционной России». Летом восемнадцатого года именно они стали властителями железных дорог на всем пространстве от Волги до Владивостока. И не только дорог. Мятежный чехословацкий корпус – сорок тысяч штыков – неожиданно оказался единственной организованной военной силой в огромной стране. Красные и белые еще только обменивались пробными ударами, как боксеры в первом раунде, а полки чехов уже раскатились по всей длине Транссибирской магистрали. В каждом захваченном городе они перегружали золото из банковских сейфов в свои эшелоны. Грабили склады и лабазы, не особо разбираясь, кому они принадлежат, и расстреливали большевиков. Управы на них не было. Белым нужны были чехи, чтобы убивать красных.

На запасных путях станции Баженово Романовы и свита погрузились в пульмановский вагон, прицепленный к чешскому эшелону. Двое мадьяр получили от Бреннера обещанную мзду и исчезли. Брошенный грузовик чехи тут же угнали куда-то – продали, наверно, своим белым союзникам.

В купе заперлись двое чешских офицеров, четверо русских и пожилой ювелир. Капитан Бреннер открыл портсигар, достал из него бриллиант величиной с горошину и положил на стол.

Ювелир внимательно изучал горошину через лупу. Долго разглядывал. Наконец восхищенно причмокнул губами:

– Экселенте!

– Спасибо, Борис Сигизмундович, – сказал капитан Кан. – Оставьте нас.

Он положил горошину в портсигар, портсигар в нагрудный карман френча, и, когда горошина упокоилась на его груди, Бреннер еще раз уточнил:

– Значит, мы договорились о следующем. Этот вагон принадлежит нам на всем пути до Владивостока. Никто посторонний не должен в него входить.

– Об этом не беспокойтесь. Мы не допускаем проверки наших эшелонов российскими властями.

– Во Владивостоке мы заплатим вторую половину таким же образом. И надеемся на ваше содействие в погрузке на один из пароходов.

– Хорошо. Но это за отдельную плату, – сказал капитан Кан.

– Разумеется.

– Если ваш англичанин бежит от красных, то почему он желает избежать встречи с белыми? – спросил поручик Данек.

– Мистер Мэттисон избегает контактов с любыми русскими властями – красными или белыми. Его желание – как можно скорее вывезти семью из страны.

– Что ж, его можно понять. Мы сами желаем того же.

Русские пожали руки чехам, и те уже вышли в коридор, когда Бреннер спросил:

– Еще одно, просто из любопытства: а кто проверит подлинность наших бриллиантов во Владивостоке?

– Как кто? – усмехнулся капитан Кан. – Борис Сигизмундович. Он поедет с нами. Разве ваши бриллианты не стоят того, чтобы проехать пять тысяч верст?

– Откуда вы знали, что мы будем платить бриллиантами?

– А мы не знали. У нас в эшелоне всегда есть ювелир … на всякий случай.