Мы мельком увидели несколько танков, но вскоре уже и сами не знали, где фронт, а где тыл. Нам очень повезло, что мы выбрались оттуда, так и не успев внести смятение в ряды русских. Я был вне себя от счастья, что все мои «тигры» опять собрались вместе. У кого бы нашлось время в такой сумятице следовать приказам и убедиться, что ни одного поврежденного «тигра» не осталось позади!

Кто-то «заботливо» снабдил каждого командира танка «тигр» фугасным зарядом. Он был вертикально прикреплен к держателю у правой руки командира танка, рядом с сиденьем в башне. С его помощью пушка могла быть уничтожена без всяких усилий. В дополнение к ручным гранатам, лежавшим вокруг командира танка, это было еще одним новшеством.

Я бы охотно обошелся без них. В случае, если танк получил бы смертельный удар, его командир имел полную гарантию, что не попадет в руки русским. А если и попадет, то в таком виде, что будет уже неузнаваем. Я в конце концов использовал вышеупомянутый держатель для хранения бутылки шнапса. Для моего экипажа из пяти человек это было лучшим успокоительным, чем любой фугасный заряд!

Иногда мы и в самом деле верили, что только алкоголь поможет нам выдержать эту чертову бойню. Мы были разочарованы тем, что успехи, на которые мы рассчитывали, получив новые машины, так и не наступили.

В довершение всего в нашем батальоне командование менялось почти столь же часто, как высота у Синявина переходила из рук в руки. Многие товарищи были убиты: взводный нашего 3-го взвода, затем унтер-офицер Пфаннштиль, а также унтер-офицер Кинцле. Он был одним из моих веселых австрийцев из замка в Плоэрмеле, верным венцем в старом добром смысле слова.

Бесполезность многих мер, принятых в непосредственной близости к фронту, также вызывала у нас недовольство. Например, кто-то пришел с идеей укрепления дорог в заболоченном районе вокруг Тосно. Предполагалось сделать деревянные настилы и покрыть их асфальтом. Дороги уже были проложены до самой Гатчины, а затем приблизились к фронту. Русские, конечно, с удовольствием воспользовались этим и хорошими дорогами для наступления в январе 1944 года.

Нам приходилось обходиться бревенчатыми настилами почти три года. Бревенчатые настилы были отдельной историей! Каждый, кому приходилось по ним ездить, может кое-что рассказать. Несмотря на множество ответвлений, пробки на них были неизбежны. Ехать вне дорог было невозможно, даже далеко за линией фронта. Низкорослые заболоченные леса начинались сразу по левую и правую сторону.

В одной из поездок по этой «транспортной сети» я снова проявил себя с неприглядной стороны. Я возвращался с совещания, хотел попасть на фронт и, как всегда, спешил. Вдруг кто-то как ненормальный стал сигналить позади меня.

Я должен был съехать на один из боковых путей и дать ему проехать, потому что у него была явно более мощная машина, и он спешил еще больше, чем я. Но если бы мы съехали на одно из этих ответвлений, то рисковали почти наверняка выбиться из этой сети дорог. Движение было беспрерывным, и никто не остановился бы, чтобы позволить нам попасть на нее обратно. Поэтому я продолжал ехать вперед, даже когда оглянулся и убедился в том, что позади была машина со штабным флажком.

В конце концов один из обычных заторов заставил нас остановиться, и я вскоре получил увесистый «подзатыльник». Это был гауптман из штаба Линдеманна, командующего группой армий «Север». Он тут же устроил мне головомойку.

Когда я объяснил ему, что мое присутствие на фронте столь же важно, как и его инспектирование, и что он, наверное, даже не смог бы тут ездить, если бы не солдаты, удерживавшие фронт, он потребовал мои документы.

— Вы доложитесь командующему армией и узнаете от него лично, что необходимо, а что нет! — объявил он мне грозным тоном.

И на следующий день я узнал, что было необходимо, и что нет. Линдеманн принял меня доброжелательно. В боях у «Западного вала» он познакомился с моим отцом. Вместо разноса, произошел забавный разговор.

— Ну и везет же этому парню, — говорили мои товарищи, когда я вернулся с этого рандеву с довольной улыбкой.

После многих недель русские наконец были утихомирены в секторе к югу от Ладожского озера. Они опять затихли. Мы отступили от линии фронта и расположились в Чернове, близ Гатчины. Большинство машин было готово для отправки в ремонтные мастерские; нужно было ликвидировать обычные в период обкатки мелкие неполадки. Командир нашей роты был переведен, и командование ротой перешло к бывшему заместителю, обер-лейтенанту фон Шиллеру. Я оставался единственным еще одним офицером в роте до лета следующего года.

Во время перерыва в боевых действиях я получил задание разведать дороги на подступах к Ленинграду, которые ведут на север от Гатчины к дороге вдоль береговой линии, и связующие дороги между ними. Занимаясь этим, я должен был установить контакт с пехотой на фронте. В дополнение к этому нужно было проверить на прочность все мосты и дренажные трубы. При необходимости военные инженеры должны были их так укрепить, чтобы пролет соответствовал габаритам «тигра», а проезд украшал знак нашего тактического подразделения с изображением мамонта.

К сожалению, русские стали единственными, кто пожинал плоды нашей работы там, когда наступали в 1944 году.

Во время этих разведывательных поездок у меня была возможность ознакомиться с ленинградским фронтом. За несколько километров по шоссе нам был виден работающий в порту кран. Кран этот доставил нам огромное количество проблем, потому что он был великолепным наблюдательным пунктом для русских.

Его невозможно было свалить артиллерией. Когда я находился на линии фронта, приблизившегося к конечной остановке ленинградского трамвая, бросил взгляд на город с разбитых троллейбусов и спросил себя: почему мы не взяли город в 1941 году? В то время едва ли было бы оказано сколь-нибудь серьезное сопротивление.

Мы узнали от взятой в плен женщины-врача, что город практически умирал от голода зимой 1941/42 года. Тела умерших складывались одно на другое, как штабели дров. Она рассказала, что сейчас жизнь в Ленинграде практически вошла в нормальное русло. Население ходит на работу без помех. Где и когда немцы откроют огонь, бывает уже известно заранее. Кроме того, по ее словам, у нас почти не осталось боеприпасов. Когда потом мы узнали из показаний другого пленного, что в Ленинграде совсем не оставалось солдат в 1941 году и город в то время русскими войсками был практически оставлен, даже самому последнему шоферу солдатской столовой стало ясно, что эту ошибку никогда уже не исправить.

Хотя развитие событий на фронте происходило в том же направлении на протяжении почти трех лет, ничего существенного не было сделано для сдерживания наступления русских, которое, несомненно, должно было последовать. Они (руководители) обещали дивизионным командирам, что из глубокого тыла осенью 1943 года будут посланы бульдозеры. Предполагалось, что с их помощью выроют противотанковые рвы перед особенно опасными участками линии фронта. Это было после того, как мы там находились уже три года.

К тому времени, когда эти бульдозеры наконец прибыли, земля промерзла так сильно, что нечего было и думать об их использовании. Русские, конечно, использовали их наилучшим образом следующей весной.