Караваны, кроме вышеупомянутых товаров, ввозят из Индии ткани, преимущественно итальянского производства, изделия из алюминия и рис; вывозят же из Тибета минеральную соль, буру и, в особенности, шерсть, купленную по низким ценам на рынках Западного Тибета, которая продается затем с весомой прибылью на индийских базарах.

Небезынтересно отметить, как различные деревенские общины этого высокогорного уголка Индии разделили, по молчаливому соглашению, использование тибетских рынков: Гарбьянг и Биас сообща приобрели право на торговлю в Таклакоте, на правом берегу Мапчи; непальцы также спускаются в Таклакот, но разбивают лагерь на левом берегу той же реки; люди из округа Джохар могут делать остановку в Таклакоте, но не имеют права торговать – их рынок в Джанима. Наконец, торговцы из Нити отправляются в Толинг, Набру, но чаще всего – в Гарток.

К нам заходят индийские паломники – среди них есть один садху, который пересек Гималаи уже бог знает сколько раз и в совершенстве владеет санскритом, – они также на пути к Манасаровару и Кайласу. Есть среди паломников и пожилые, и молодые люди. Не любопытство, движущее путешественниками, привело их на путь, полный опасности; тысячи мелочей, которые мы наблюдаем и отмечаем, не существуют для них. Мы не уставая любуемся восхитительной чередой вершин и обледенелых пиков, останавливаемся в изумлении перед ущельем или водопадом. Они же смотрят лишь внутрь, в себя самих – вера ведет их. Таким образом семидесятилетние старики, привыкшие к жизни среди знойных равнин Индии, мгновенно превращаются в горцев и скалолазов, покоряя перевалы в жажде совершить на высотах полный риска обход вокруг Кайласа. Для тела не существует невозможного – восхождение ко священной горе, по индийской традиции, лишь вопрос внутренней чистоты. Тот, чей дух здрав и чист, может взойти на самую вершину. Все рассказывают о садху, которые на недоступных высотах живут в блаженном созерцании Шивы. Легенды и действительность сливаются; мир материи полностью растворяется в мире духа. Садху повествует мне, на своем свободно льющемся санскрите, о собственных видениях и экстазах с тем же убеждением и с той же обстоятельностью, с которыми мы излагаем какую-либо математическую теорему.

В несколько минут мы осмотрели всю деревню: самое большее 30 или 40 домов, одинаково грязных. Некоторые, самые старые из них, восхищают отличной работой по дереву. Преобладают растительные мотивы, имеющие большое сходство с уже найденными мною в верхнем Кунаваре во время экспедиции 1933 года и в районе Саранга в 1931 году Большое разнообразие изображений: от пальм до цветов лотоса, от «corrimi dietro»[7] до меандров, нанесенных с таким богатством и изобилием, что практически не остается свободного места. Расположенные, как правило, симметрично, эти мотивы словно воспроизводят по прихоти рисунка буйство джунглей. Однако в деревянной резьбе Гарбьянга встречаются довольно часто и грубые человеческие фигуры, примитивные и схематичные, иногда нагие, иногда в одеждах, – возможно, изображения божеств, которых не просто идентифицировать и которые в глазах современных жителей селения потеряли какой-либо религиозный смысл, приобретя чисто орнаментальное значение. Украшенные резьбой окна свидетельствуют о влиянии непальского искусства.

Местные жители называют себя индуистами, не являясь ими на самом деле. Сохраняются всё те же анимистические культы, с которыми мы сталкиваемся, с тех пор как находимся на территории бхотия. Тибетский буддизм также не укоренился здесь. В центре деревни на полукруглой площадке стоят столбовидные камни, вертикально врытые в землю, высотою свыше двух метров, представляющие собой новые следы мегалитической религии, останки которой я не раз находил в сердце Гималаев; эти камни близко напоминают монументы Грабла в селении Поо в верхнем Кунаваре. Однако в то время как в Поо традиция сохраняется в песнях, которые я записал [8], здесь, под всё более сильным влиянием индуизма, кажется исчезнувшим любое напоминание о древних верованиях.

Вблизи нашего лагеря почва угрожает сорваться в долину Калиганги, предвещая оползень. Однако вместо заграждения построено три небольших храма, в которых обитает местное божество по имени Лланга. Без сомнения, она озаботится о собственной безопасности и не захочет угодить в реку, так что народ спокойно отдыхает. Храмы представляют собой низкие хижины сухой кладки, с широкой крышей, крытой каменными плитами; сверху и вокруг кучи бараньих рогов и волнующиеся на ветру многоцветные ленты. Внутри храма – бесформенные камни. Эти местные божества уже предвозвещают са-бдагов (sa bdag) Тибета: все они гении места, со своим особым именем и сферой влияния. Деревни, леса, мосты и вершины гор населены ими. Незадолго до прибытия в Гарбьянг, сразу после Будхи, мы встретили еще одного из них, по имени Конр. У него нет храма – его местожительство в лесу, однако ему отведено небольшое особое место для жертвоприношений. Ни следа алтаря, но лишь опора, с которой свешивается колокольчик, – в него звонят местные жители при проведении церемонии, а также прохожие: молитва без слов невидимому духу.

25-го июня мы вышли из Гарбьянга, имея порядочный караван мулов и носильщиков; дорога петляет через подвесные мосты то по индийской, то по непальской стороне реки, становящейся всё более бурной.

Первый лагерь мы разбили у Калапани, которую индо-тибетская традиция считает истоком Калиганги: скромный ручеек кристальной воды, выбивающийся из-под гигантского валуна. Однако река берет начало выше к северу, в широкой котловине, на склонах Липулекха. Как бы то ни было, религиозная традиция не принимает во внимание соображения географии и считает Калапани благоприятным местом для стоянки: везде вокруг располагаются на отдых караваны и белеют палатки.

Следующим коротким переходом прибываем в Сангчум. Мы уже почти у склонов перевала Липулекх, среди гигантских гор. Вокруг нас снег и вечные льды. Ближе к закату в прорывах грозового неба появились, к нашему восхищению, скалы и адамантовые вершины во всем их блеске. Три страны смыкаются здесь необъятными каменными сводами своих девственных горных гребней: Индия, Непал и Тибет. Холод пронзителен.

Группа паломников, которая сопровождает нас начиная с Аскота, выросла; каждый день кто-то присоединяется к ней. Разбивают лагерь всегда недалеко от нас; при подобном безлюдье большее число людей дает ощущение большей безопасности.

Многие странники в первый раз видят Гималаи. Величие и ужас от беспредельного нагромождения утесов ошеломляют их. Они уже чувствуют касание духа своих жутких и неумолимых богов. Дикий вид первых встречаемых ими тибетцев и сведения о разбойничьих отрядах, промышляющих в окрестностях Манасаровара и Кайласа, пугают мирных индийских паломников.

Лишь редкие аскеты осмеливаются противостать опасности и лишениям путешествия без спутников. Мы встретили некоторых из них, покрытых жалкими лохмотьями, готовящихся беззащитными и безоружными бросить вызов стуже тибетских ночей и опасностям пустынь. Это победа духа над плотью, ибо для подобных аскетов тело есть лишь послушное орудие духа. Но и в Индии подобные чудеса веры становятся всё более редкими.