По стенам, как слезы, стекала вода. Кроме рек, текущих на поверхности, под городом пробивали себе путь древние подземные реки, потерявшие направление. Бывало, зимой половина московских подвалов сочились водой.

Аркадий поставил ящики на место.

— Нашли, что искали? — шевельнулся сержант.

— Нет.

Сержант, прощаясь, ободряюще улыбнулся.

— Говорят, утро вечера мудренее.

По правилам Аркадий должен был вернуть машину на служебную стоянку, но он поехал домой. Было за полночь, когда он въехал во двор неподалеку от Таганки. На втором этаже выступали грубые деревянные балконы. В окнах его квартиры было темно. Аркадий вошел в подъезд, поднялся по лестнице и, стараясь не шуметь, открыл дверь.

Он разделся в ванной, почистил зубы и вышел, забрав с собой одежду. Спальня была самой большой комнатой в квартире. На столе стоял стереопроигрыватель. Аркадий снял пластинку и в призрачном свете, падающем из окна, прочел название: «Aznavour a L'Olympia». Рядом с проигрывателем стояли два стакана и пустая винная бутылка.

Зоя спала. Длинные золотистые волосы заплетены в косу, от простыней пахнет духами «Подмосковные вечера». Когда Аркадий тихо ложился в постель, Зоя открыла глаза.

— Поздно.

— Прости. Убийство. Три убийства.

Он увидел, что ее глаза наконец приняли осмысленное выражение.

— Хулиганье, — пробормотала она. — Вот почему я говорю школьникам, чтобы они не жевали резинку. Сперва резинка, потом рок-н-ролл, марихуана и…

— И что потом? — Он ожидал, что она скажет «секс».

— Потом убийство. — Голос затих, глаза сомкнулись, мозг, едва пробудившись, снова впал в безмятежное забытье. Зоя была загадкой, с которой он спал.

Спустя минуту усталость одолела следователя и он тоже уснул. Ему снилось, что он ровными мощными гребками все глубже уходит в темную воду. Как только он решил подниматься на поверхность, рядом с ним появилась красивая женщина с бледным лицом и длинными темными волосами. Облаченная в белые одежды, она, казалось, легко парила, опускаясь ко дну. Она взяла его за руку. Это была загадка, которая всегда являлась ему во сне.

Зоя, совсем голая, чистила апельсин. У нее было по-детски округлое лицо, невинные голубые глаза, узкая талия, маленькие груди с крошечными, как оспинки, сосками, мускулистые ноги, резкий и громкий голос. Волосы на лобке подбриты, только узкая светлая полоска — Зоя занималась гимнастикой.

— Специалисты утверждают, что в будущем главной отличительной чертой советской науки станет индивидуальность и самобытность. Родители должны признать, что новые учебные планы являются большим шагом вперед на пути строительства еще более прекрасного общества, — она остановилась. Аркадий глядел на нее, сидя на подоконнике с чашкой кофе. — Ты бы занимался зарядкой.

Хотя Аркадий был высок и худощав, когда он расслаблялся, под нижней рубашкой вырисовывалась жирная складка. Нечесаные волосы спадали на лоб. Такие же ленивые неряхи, как их обладатель, подумал он.

— Я специально сохраняю себя в такой форме, чтобы было с кем сравнивать жителей еще более прекрасного общества, — ответил он.

Она наклонилась над столом, пробегая глазами подчеркнутые места в «Учительской газете» и безостановочно шевеля губами. В руке она зажала дольки апельсина вперемежку с кожурой.

— Но индивидуальность не должна порождать эгоизм или карьеризм, — она внезапно остановилась и взглянула на Аркадия. — Как, по-твоему, звучит?

— Выбрось карьеристов. Ты будешь выступать как раз перед ними.

Она, нахмурившись, отвернулась. Аркадий погладил ее по спине вдоль глубокой канавки позвоночника.

— Не надо. Мне нужно закончить речь.

— Когда выступать? — спросил он.

— Сегодня вечером. Райком партии выбирает кандидата для выступления на городском собрании на следующей неделе. Во всяком случае, не тебе критиковать карьеристов.

— Таких, как Шмидт?

— Да, — помедлив, ответила она, — таких, как Шмидт.

Она удалилась в ванную. Сквозь открытую дверь он видел, как она чистит зубы, подкрашивает губы. Она обратилась к зеркалу.

— Родители! Ваши обязанности не кончаются с окончанием рабочего дня. Не прививается ли ребенку эгоизм в вашей семье? Знакомы ли вы с последними данными относительно эгоистичности единственного ребенка в семье?

Аркадий слез с подоконника посмотреть, что это за статья, которую она так разукрасила карандашом. Заголовок гласил: «Нужны большие семьи». А в ванной у Зои лежали противозачаточные пилюли. Польские. Она не пользовалась спиралью.

Русские, размножайтесь! — требовала статья. Умножайте славное племя молодых великороссов, дабы все низшие нации, темнолицые турки и армяне, пронырливые грузины и евреи, вероломные эстонцы и латыши, полчища невежественных желтокожих казахов, татар и монголов, отсталых и неблагодарных узбеков, осетин, черкесов, калмыков и чукчей своими стоячими органами не нарушили нужное соотношение между белыми образованными русскими и темными…

«Итак, вы видите, что бездетные семьи и семьи с одним ребенком, на первый взгляд соответствующие нуждам работающих родителей в городских центрах европейской части России, не отвечают высшим интересам общества, ибо в будущем мы испытаем нехватку русских руководителей».

Будущее без русских! Немыслимо, подумал Аркадий. Зоя повисла на гимнастической перекладине.

— …школьника, который познакомился с основами самобытности, мы тем более должны решительно подвергнуть идеологической обработке. — Она подняла к перекладине правую ногу. — Смело. Решительно.

Он представил себе, как толпы несчастных азиатов бредут, спотыкаясь, по улицам к Дворцу пионеров и, воздев руки, восклицают: «Пришлите нам русских!» «Извините, — раздается голос из опустевшего дворца, — у нас самих нет русских».

— …четыре, раз, два, три, четыре, — Зоя касается лбом колена.

На стене над кроватью, висит неоднократно подклеенный плакат с изображением троих детей — негритенка, русской девочки и китайца — и лозунгом: «Пионер — друг детей во всем мире!». Зоя позировала для изображения русской девочки. Вместе с плакатом стало широко известным и ее простое милое русское личико. Аркадий первый раз обратил внимание на Зою в университете, когда кто-то показал ему «ту самую девочку с пионерского плаката». Она и теперь была похожа на девочку.

— Единство противоположностей, — она сделала несколько вдохов. — Самобытность в сочетании с идеологией.

— Зачем тебе выступать с речью?

— Кому-то из нас надо подумать о карьере.

— Разве у нас так уж плохо? — Аркадий подошел поближе.

— Ты получаешь сто восемьдесят рублей в месяц, я — сто двадцать. Мастер на заводе получает вдвое больше. А ремонтник на стороне подрабатывает в три раза больше. У нас нет телевизора, стиральной машины. У меня ничего нового из одежды. Могли бы достать в КГБ подержанную автомашину — ведь можно было!