— Твоя прабабушка и слышать не хочет, — ответила она. — Зато приятно будет вернуться домой. Да и Смиту будет весело встретить здесь Рождество.

— Смиту и Демону, — уточнила я. — Я приеду утром после Рождества, чтобы раздать им подарки.

— Дорогая Кларисса, ты добрая девочка, — сказала Дамарис.

— На самом деле это не доброта. Мне просто захочется увидеть Смита и Демона, потому что без Харриет и Грегори атмосфера в Эверсли, наверно, будет немного гнетущей.

— Ты становишься слишком самокритичной, — засмеялась Дамарис. Потрепав меня за волосы, она продолжала:

— Ты только подумай, к следующему Рождеству у меня уже будет ребенок. Мне никак не дождаться апреля.

— Надеюсь, это будет девочка, — сказала я. — Я хочу девочку.

— А Джереми хочет мальчика.

— Мужчины всегда хотят мальчиков. Они видят в них свое возрождение.

— Дорогая Кларисса, ты доставила столько радости мне и Джереми!

— Я знаю.

Она опять засмеялась и спросила;

— Ты всегда говоришь то, что думаешь? Я подумала и ответила:

— Не всегда.

Итак, мы поехали в Эверсли. Все было как и положено в Рождество. Бенджи приехал перед Рождеством и очень мне обрадовался.

Накануне Рождества, как всегда, мы пошли в церковь на всенощную. Это всегда было самой лучшей частью праздника — пение рождественских гимнов и веселых песен, а потом возвращение пешком через поля в Эверсли-корт, где нас уже ждали горячий суп, поджаренный хлеб, подогретое вино, сливовый торт. Мы стали обсуждать службу, сравнивать ее с прошлогодней, все были веселы и никто не хотел спать. Раньше мы всегда обсуждали, кто какие роли будет играть в шарадах Харриет. Она подготавливала их, раздавала всем роли и осуществляла общее руководство. Мы не забудем этого.

В наших спальнях горел огонь в каминах, кровати согревались грелками. Анита и я делили на двоих одну комнату, хотя в доме было множество комнат, все восточное крыло было заперто и покрывалось пылью.

Мы не возражали против этого. В ночь накануне Рождества мы долго лежали без сна, потому что были слишком возбуждены. Анита рассказывала мне, как отмечали рождественские праздники в доме приходского священника, ее отца, как к ним приезжала ее старая тетка, как им приходилось экономить, и поэтому она рада оказаться в семье, где всего в достатке. Она приходила в ужас от мысли, что ей придется жить с теткой, и тогда решила сама зарабатывать на жизнь.

— Дорогая Анита, здесь у тебя всегда будет дом, — сказала я.

Она ответила, что очень мило с моей стороны пытаться утешить ее, но ее положение ненадежное, потому что, если вдруг она кого-то обидит, ее тут же уволят.

* * *

Рождественское утро было ясным, на траве и ветках деревьев и кустов сверкал иней, делая все похожим на сказку. Пруды замерзли, но после восхода солнца все должно было измениться. Утром пришли певцы, и по традиции их пригласили в дом, чтобы они пели специально для нас, а потом их угощали сливовым пирогом и пуншем, приготовленным в особой большой чаше. Мы с Анитой наполняли бокалы. В общем, все было так, как и в другие праздники Рождества, которые я помню с тех пор, как приехала в Англию.

Потом был большой рождественский обед с разнообразными блюдами: индейкой, цыплятами, ветчиной, говядиной, со множеством пирогов разной формы. Стол ломился от яств. Был еще сливовый пудинг и совершенно незнакомое мне блюдо сливовая каша, что-то вроде супа с изюмом и специями.

После обеда мы играли во всевозможные игры, включая прятки по всему дому. Играли мы и в шарады, но это было ошибкой, потому что напомнило нам о Харриет. Присцилла быстро предложила другую игру. Мы танцевали под звуки скрипки, и кто-то даже пел песни. Некоторые из наших соседей присоединились к нам, и получилась большая шумная компания, так что кое-кто из нашей семьи был рад, когда день закончился.

— Рождественские праздники после тяжелой утраты неминуемо приправлены печалью, — сказала Анита.

Когда мы лежали, так без сна, я рассказала ей кое-что о Харриет.

— Она была необычным человеком, — сказала я. — Такие люди, как она, не могут пройти по жизни, не оказав влияния на других.

Я думала о красоте своей матери и Хессенфилда, и гадала, буду ли я походить на кого-нибудь из них, когда вырасту.

Наконец мы заснули и проснулись на следующее утро довольно поздно. В доме уже все были на ногах. Когда мы спустились к завтраку, пробило девять часов.

Слуга сказал нам, что Дамарис ушла в Эндерби. Она хотела посмотреть, все ли в порядке, и сказать Смиту, что нас упросили остаться на некоторое время.

Мы с Анитой еще завтракали, когда вошел Бенджи. Мы сказали ему, что собираемся проехаться до Эндерби и что Дамарис уже ушла. Она пошла пешком, потому что больше не ездила верхом, соблюдая осторожность. Но ей нравились прогулки пешком, хотя доктор предупредил ее, что она не должна ходить на большие расстояния.

Бенджи немного поболтал с нами, а потом мы все поехали в Эндерби. Мы привязали наших лошадей и вошли в дом. Дверь была открыта. Ничего обычного в этом не было, ибо мы знали, что в доме находится Дамарис. Но меня мгновенно поразила тишина в доме. Обычно, когда я входила, ко мне с лаем бросался Демон. От этой тишины, не знаю почему, у меня мурашки по спине побежали. Казалось, дом изменился, словно я увидела его глазами слуг, — дом, в котором могут случаться нехорошие вещи, дом, который посещают души тех, кто мучился в нем и был несчастлив.

Но это было мимолетное ощущение. Очевидно, Смита нет в доме. Он часто брал с собой Демона и подолгу гулял с ним по сельским дорогам, по полям.

— Тетя Дамарис! — позвала я. Никто не ответил. Наверное, она наверху и не слышит, успокаивала я себя. Я сказала:

— Пойдемте поищем ее, — и посмотрела на своих спутников.

Было ясно, что у них не бегают по спине мурашки, как у меня. Я стала подниматься по лестнице и увидела туфлю Дамарис на верхней площадке.

— Что-то случилось, — прошептала я. Потом я увидела ее. Она лежала на галерее менестрелей; лицо у нее было совсем белое, ноги подогнуты. Анита опустилась перед ней на колени.

— Она дышит, — сказала Анита. Я тоже опустилась возле, глядя на мою любимую Дамарис, которая издала еле слышный стон. Бенджи сказал:

— Нужно вынести ее отсюда.

— Давайте перенесем ее в одну из комнат, — предложила Анита.

Бенджи поднял Дамарис. Она застонала, и я догадалась, что что-то случилось с ребенком. Ему было еще слишком рано появляться на свет. О нет, — взмолилась я, — только не это!

Бенджи шел очень осторожно. Я открыла дверь, и он положил Дамарис на кровать. Это была комната, которую она недавно обновила, заменив бархат на дамаск.

— Я сейчас же пойду за доктором… — сказала Анита.