выбиваются французы (об итальянцах и испанцах я уж не говорю, а о греках тем более). Они, как и все нормальные люди, зашторивают свои окна по вечерам (в отличии от многих скандинавов и голландцев) и переходят улицы на красный сигнал светофора, если это не угрожает их жизни. У французов нет той роботоподобности, которая явно или менее явно проявляется у большей части североевропейцев.

Как-то один бывший партийный функционер советского разлива, ещё в свою партийную бытность, выразил крамольное для того времени мнение, что, дескать, французская демократия самая демократичная в мире. А кто-кто, но наши партфункционеры понимали толк в чужих демократиях. В своей, правда, не могли разобраться. И всё это они связывали с влиянием Великой французской революции и её последствиями. В итоге французская демократичность захлебнулась в потоке мигрантов со всего света, а особенно из Африки и стран Ближнего Востока.

Вернёмся к сравнениям. Посмотрите, к примеру, как работает шведский докер и французский докер. Швед обязательно будет запакован в фирменную робу, на голове каска, на ушах звукоизолирующие наушники, все движения строго регламентированы, будто работа происходит по заранее вложенной в него программе: монотонно, чётко, но скучно. Француз в этом плане – свободный художник: вместо робы джинсы и клетчатая рубашка, вместо каски берет или кепка, и работа для него не обязанность, а как бы дружеская помощь между двумя кружками пива. И обедают они по-разному. Швед бредёт в портовую столовую за комплексным обедом, а француз раскладывается тут же на причале на сваленных штабелем паллетах: откупоривает бутылку сухого столового вина, распределяет по газете сыр, хлеб, маслины, вяленое мясо и начинает всё это с аппетитом уминать. Не подумайте только, что этот швед и этот француз работают вместе. Шведа я подсмотрел в Линчёпинге, а француза в Нанте.

10.05.1993. Атлантика, на подходах к Lisboa

Состав экипажа. – Особенности карточной игры в подкидного дурака. – Трёшка, сёмка, тузец. – Боцман – козёл отпущения.

На нашем корабле ощущается катастрофическая незаполненность досуга. Наш экипаж – это всего 10 человек: три штурмана (вместе с капитаном), три механика, три матроса (вместе с боцманом и радистом), и один кок. Кроме кока, все стоят четырёхчасовую вахту с восьмичасовым промежутком до следующей вахты, т. е. система «четыре через восемь», годами устоявшаяся на флоте.

Поскольку единичные книги и журналы, оказавшиеся по случаю на судне, все перечитаны, а занять себя чем-то другим не хватает фантазии и энтузиазма, то свободный от вахт народ собирается в каюте второго механика и, прокуривая сигарету за сигаретой, режется в подкидного дурака. Причём новая, почти не играная колода карт, оставленная прежним экипажем, через полтора месяца интенсивных боёв превратилась в некие лохмотья, но продолжала служить любителям азартных игр верой и правдой. Если вера и правда употребимы к этому случаю.

Прелюдия игры обычно происходит в столовой команды: отужинав, потенциальные игроки высиживают ритуальную паузу, ковыряют зубочистками в зубах, многозначительно переглядываются и вдруг кто-нибудь громогласно провозглашает: «К барьеру!!!» Все, как по команде, встают и идут в каюту второго механика. Боцман всегда первым тасует карты, это традиционно его прерогатива. Когда карты розданы, начинается ожесточённая баталия, направленная исключительно на то, чтобы именно боцман остался в дураках, что обычно и происходит ко всеобщему удовольствию. В очень редких случаях боцману всё-таки удаётся уйти от поражения, но это воспринимается всеми, как недоразумение. При этом одни выражают свою досаду демонстративным молчанием со спорадическим потряхиванием в бок головы, другие цокают языком, третьи своё «красноречивое» грудное мычание заканчивают коротким или длинным «да», а кто-то тихо насвистывает «Чижика-пыжика».

Но сама игра никогда молча не проходила, каждое действие проговаривалось и каждая, вброшенная в игру карта обзывалась на местном, выработанном в процессе игры жаргоне. Комментарий был обязательным. В этом, по-моему, и состоял основной смак игры. Привожу здесь названия карт, которыми пользовались наши картёжники: тройка – трюльник (трёшка), четвёрка – четрик, пятёрка – пятка (петрик), шестёрка – шёстка, семёрка – сёмка, восьмёрка – оська, девятка – девка, десятка – чирик, валет – валетка (валька, вальтец), дама – дамка (дамик), король – Кирилл (кирла, кирюха), туз – тузяка (тузка, тузец).

Теперь будет понятен следующий разговор во время очередной партии в дурака:

– А мы твою шёстку чириком покроем, а твой чирик, соответственно, – уссатым вальтецом. Ох, ох, ох! Он, видите ли, тузца не пожалел, а мы козырного на кон, и ваши не пляшут! А сёмка червивая тут не в масть, горбатого лепишь, я всё вижу. Ох, ох, ох…

– А мы на твою дамку – козырную не пожалеем: раз-раз – и в дамках, а валетка твой забубённый дома сидит, крыть-то больше нечем. Вот так! Молодым везде у нас дорога, дуракам везде у нас почёт.

Боцман спокойно реагировал на свои постоянные проигрыши, но и на редкие выигрыши был всё также внешне равнодушен. Только изредка посмеивался в свои свисающие хохляцкие усы не то над собой, не то над игроками. А всех нас в это время нёс на своей мерно вздымающейся тру ли Атлантический океан. И световой ореол Лиссабона уже маячил на горизонте.

11.05–12.05.1993. Lisboa

Впечатления от ночного города. – Мост. – Статуя Иисуса Христа. – Португалия и Вторая мировая. – Землетрясение. – Велопробег под аплодисменты местных докеров. – Площадь Дона Педро IV. – Адмирал флота Ея Императорского Величества. – Биг из Филиппин. – Опять мост. – Необычный дорожный знак. – Большая лиссабонская тусовка. – Дама в белом и живой краб в витрине местного ресторана.

Заходим в Лиссабон в ночное время. Из своей каюты сквозь большие квадратные иллюминаторы я наблюдал наше неспешное, но неотвратимое движение по чёрной глади реки Рио-Тежо, казалось, вышедшей из своих берегов и заполнившей всё ощущаемое пространство. Слева были подвешены мириады огней самого Лиссабона, а сверху светили звёзды, густо рассыпанные по беззвучному полотну вселенского океана.

Показался единственный подвесной двухопорный вантовый мост, соединяющий оба берега: крутой левый, куда мост внедрялся своим стальным лезвием, и пологий правый, где расположен город. Над городом мост переходил в каменный виадук, постепенно перетекающий в дорожные развязки, уходящие в верхние кварталы Лиссабона. Мост живописен не только из-за внутренней подсветки, но и благодаря непрестанному движению по нему светящихся пунктиров автомобилей. Особенно впечатляющее зрелище, когда ты находишься под самым мостом, поскольку настил моста имеет в центре и по бокам решётчатую структуру (для слива дождевой воды). Из-за этого он кажется почти прозрачным, как будто автомобили едут по воздуху, создавая