Торговую Площадь, а затем по Руа Ауреа поднялись до площади Дона Педро Четвёртого. Посреди первой, очень просторной площади, возвышается конный памятник королю Жозе I. При нём-то и произошло знаменитое Лиссабонское землетрясение. Что касается самого Дона Педро IV, в честь которого названа известная площадь в Лиссабоне, то, по свидетельству его современников, в нём воплотились лучшие качества короля: справедливость, мудрость, сила и сдержанность. Четыре женские фигуры, расположенные у подножия памятника, по замыслу скульптора как раз и олицетворяют эти качества. Кстати, он числился не только восьмым королем Португалии, но и первым Императором Бразилии. Король стоит на высокой белой колонне с канелюрами, стоит величественно и гордо, однако, спиной к зданию Национального театра, названного в честь королевы Донны Марии II (дочери самого Педро IV). Я думаю, спиной к театру – не из-за того, что король не любил искусство. У королей всегда есть приоритеты. И Жозе I, и Дон Педро IV обращены в сторону залива, образованного рекой, откуда в своё время уходили к новым землям Васко да Гама и Пёдру Алвариш Кабрал со своими спутниками.

Именно на этой площади я впервые увидел новое явление в способе просить милостыню. У памятника Дону Педро стоял в совершенно статичной манекенной позе некий не то адмирал флота Ея Императорского Величества, не то благородный идальго. Во всяком случае, одежда его была не из нашего века: приталенный камзол с широким поясом, под ним рубашка с жабо, через правое плечо перекинута широкая муаровая лента с разлапистыми орденами, на ногах кюлоты с широкими буффонами, короткие остроносые ботфорты; на запястьях кружевные брабантские манжеты, на поясе длинная шпага с изящным витым эфесом и, наконец, на голове широкополая шляпа с чуть загнутыми вверх полями и страусовым пером. Здесь присутствовала эклектика времён и стилей – образ некого фанфарона средних веков, вызов самому Дону Педро IV. Это был почти памятник – памятник у памятника. Стоял он совершенно неподвижно, будто сделанный из гипса. Но стоило кому-то бросить перед ним монету на мозаичную плитку, которой была выложена вся площадь, и «памятник» приходил в движение: приоткрывались завешенные полупрозрачным гипюром глаза, рука с эфеса поднималась вверх, мягко ложилась на край шляпы и вместе со шляпой совершала куртуазный пируэт в воздухе одновременно с изящным реверансом. Поклон был глубоким, но несколько манерным. Однако производил впечатление. После этого «идальго» опять застывал в первоначальной позе. Был он хорош и на вид благороден. Но при тщательном рассмотрении на его лице можно было заметить следы жизненной усталости и разочарования. А неширокая полоска кружевного гипюра на глазах оказалась лишь немудрёным способом прикрыть устойчивое дрожание век, которое нередко появляется у пожилых людей в состоянии долгого статического напряжения.

Я высказал свои наблюдения «деду». Он приблизился почти к самому лицу лицедея, нагнул голову и заглянул под полоску гипюра.

– Точно, – констатировал «дед», – наверное, местный алкоголик.

– Вряд ли, – решил почему-то я, – просто бедный человек. Хотя экипировка его не дешёвая. Был бы алкоголиком, давно бы её пропил. Жаль, что у нас нет денег. Не так уж и часто кидают ему монеты. Здесь народ не такой сердобольный, как у нас в России. В принципе это своего рода труд, представление – театр одного актёра перед Национальным театром, драматическая пьеса без сюжета, но с предсказуемым концом. Турист лучше зайдёт в ближайшее кафе и там истратит свои эскудо. Тем более, что кафе и ресторанов здесь хоть отбавляй.

К нам подошёл бичеватого вида господин с каким-то, не побоюсь этого слова, интернациональным лицом, как бы адаптированным к местным условиям. То, что в нём присутствовало смешение различных кровей, не вызывало ни малейших сомнений. Его грязно-коричневый загар и выгоревшая на солнце шкиперская борода выдавали в нём человека улицы. Приняв нас почему-то за выходцев из Германии, он обратился к нам с длинной фразой на вполне приличном немецком языке. Я попытался перейти на английский, на что он сразу отреагировал восклицанием: «О! Englishmen!

– Нет, русские, – поправил я его.

– О! Русские! – с радостью перешёл он на русский. Как идут дела?

– Вы знаете русский? – в свою очередь удивились мы.

Он начал что-то вспоминать и, наконец, произнёс:

– Очей карашо! Болшое спасибо…, – на этом слове он запнулся, ещё раз произнёс «спасибо», и после продолжительной паузы закончил: «За помощь…». Похоже, он выложил весь свой словарный запас. Подать ему было абсолютно нечего. На данный момент мы являлись такими же нищими, как и он. Если (не дай Бог!) наш пароход отчалит без нас, нам только и останется с Устинычем, что выбрать себе место на площади Дона Педро и показывать вдвоём трюки на старом надёжном совдеповском велосипеде. Может быть, это вызвало бы определённый успех у публики. А вспоминая аплодисменты лиссабонских докеров, можно даже с уверенностью сказать, что успех был бы точно обеспечен. И эскудо сыпались бы на узорчатую мозаику названной площади гораздо гуще и активней, чем перед королевским «идальго» – адмиралом неназванного флота.

– Where are you from? (Откуда вы будете?) – спросил я.

– Philippines (Филиппины) – ответствовал он с улыбкой.

– Seaman? (моряк?) – на всякий случай поинтересовался я, зная, что среди филиппинцев очень много моряков.

– No, по, – закачал он головой и показал на свои коньюктивитные глаза в окантовке слегка воспалённых век, – my eyes.

Было похоже, что у него плохо с глазами, а так бы он уже давно лазал по мачтам галеонов. Мне ничего не оставалось, как задать ему для приличия последний вопрос:

– What are doing here? (Что вы тут делаете?)

И чтобы ему легче было ответить, добавил:

– Are you tourist? (Вы – турист?)

Он опять подумал и решил, что турист в данном случае будет самое подходящее:

– Tourist, tourist, – закачал он головой, – до свиданья! Болшое спасибо за помощь. Obrigado, – добавил он с печальной улыбкой уже на португальском, – adeus.

На следующий день, не смотря на скорый наш отход, задумалось мне проехаться по Лиссабонскому мосту – 2 километра над речной гладью Рио-Тежо. В итоге это оказалось бесплодной мечтой сумасшедшего путешественника. Но обо всём по порядку.

Мне нужно было опять внедриться в древние кварталы Лиссабона, найти путь на каменный виадук, являющийся неотъемлемой частью и продолжением уже береговой составляющей самого моста, а дальше – прямая дорога по-над рекой на противоположный берег, к местечку с городской застройкой Алмада, где высится на каменном постаменте с глубоким готическим вырезом статуя Христа-Царя. Время было ограничено. Капитан сказал, что если к обеду я не вернусь, то отойдёт без меня. Конечно же, слова капитана являлись больше угрозой, чем реальностью,