Он провел нас в свой кабинет (маленькую пещерку в дальней части церкви) и угостил жидкой вытяжкой из кремата. Мы любезно согласились попробовать изобретенный им самим напиток. Жидкость янтарного цвета пахла сиренью, а на вкус напоминала воду из лужи. Я выпил стакан и отказался от второго.

В голосе Гарланда слышалось раздражающее меня присвистывание. В сочетании с морщинистым личиком и потоком своеобразных афоризмов, вроде «Когда двое — одно, тогда третий — ничто, а нуль — начало всего», он был безнадежно далек от нормы. Арла между тем взирала на него с почти непристойным благоговением. Я видел, что должен буду избавить ее от преклонения перед этим претенциозным гномом.

— Скажите, отец, — обратился я к нему, когда мы уселись и выслушали его краткую молитву, — почему бы мне не считать вас главным подозреваемым?

Он кивнул, словно не заметил издевки в моем вопросе.

— Я уже знаю дорогу в рай, — был его ответ.

— А что вы можете сказать про этот плод? — спросил я.

— Сочный и источающий сладость. Я касался его, и он был подобен живой плоти. Думал ли я вкусить его? Разве вы, всего лишь услышав о нем, не мечтали вкусить? Каждый из нас вожделел его. Но пока мы воздерживались, сила этого всеобщего желания удерживала нас на праведном пути. Теперь же мы движемся к бездне греха.

— Проявлял ли к нему кто-нибудь особый интерес?

— Один или двое, — ответил он.

— Кто взял его? — спросил я.

Он медленно покачал головой...

— Откуда мне знать, быть может, демоны проникли ночью из чащи и прокрались в алтарную залу, пока я спал.

— Я в последнее время слышал много разговоров о Земном Рае. Вы можете точно сказать мне, что это такое?

Гарланд ущипнул себя за переносицу пальцами левой руки и застыл в позе глубокой задумчивости, наклонилась вперед, ожидая его слов.

— Земной Рай, ваша честь, это малое место в огромном мире, где природа не совершает ошибок. Это последнее и лучшее творение бога, после которого он похоронен заживо. Там собраны все грехи и славные деяния, капля за каплей превращающиеся в вечность.

— Бог был похоронен заживо? — удивился я.

— День за днем мы раскапываем его могилу, — отвечал он.

— И что будет, когда мы до него докопаемся?

— Мы достигнем начала.

— Чего? — спросил я.

— Начала конца, — изрекши это, он вздохнул и улыбнулся Арле. Она улыбнулась в ответ, и он сказал: — Поблагодари от меня свою матушку за тот пирог с вареньем из тады.

— Хорошо, отец, — кивнула она.

— Мэр сказал, что вашу собаку унес демон, — сказал я.

Он грустно кивнул:

— Бедного Густава, должно быть, разорвала на куски стая этих мерзких тварей.

— Вы можете описать одного из них? — перебил я.

— Он таков, как рассказывал дед Арлы. Таким мы все представляем демона. Он оставляет после себя странный запах и улетает, тяжело хлопая крыльями.

— И ногти у него острые? — спросил я.

— Что вы хотите сказать?

— А как вы думаете?

— Я думаю, вы в некотором смысле уподобляете меня демону из-за моих ногтей, преспокойно ответил он. — Я оттачиваю их, чтобы выдергивать занозы, подобные той, что вонзилась сейчас в мое сердце.

— Могу предложить вам пару стальных щипчиков, — заметил я и, повернувшись к Арле, попросил ее покинуть комнату: — Нам с отцом нужно обсудить дело личного характера.

Когда она вышла, я сказал Гарланду, что намерен занять его церковь для осмотра горожан.

— Вы хотите сказать, что они будут раздеваться в церкви? — он вскочил на ноги.

— Таков обычный порядок, — кивнул я. — Вы будете рядом, чтобы поддерживать спокойствие и тишину в толпе.

— Невозможно, — воскликнул он и сделал шаг ко мне, вытягивая вперед свои ручонки, словно задумал рукоприкладство.

— Спокойно, отец, — предупредил я.

— Мне бы не хотелось переубеждать вас. Он поморщился, и я заметил, что передние зубы у него тоже были заточены. Старик побагровел и заметно дрожал. Я опустил руку в карман плаща и нащупал рукоять скальпеля.

— Милосердие — светильник господа, — пробормотал он и мгновенно расслабился. Теперь он стоял совершенно спокойно. Я кивнул:

— Вот видите, так будет лучше.

— Идемте со мной, ваша честь. Думаю, вас это заинтересует, — сказал он, подошел к стене, перед которой стоял стол, и слегка толкнул ее. Открылась дверь, за которой я разглядел уходящую вниз лестницу.

Священник шагнул в дверь и начал спускаться.

— Идемте ваша честь, — слабо донеслось снизу. Мне сразу пришло в голову, что он готовит мне ловушку в темном подземелье, но я последовал за ним, одной рукой держась за перила, а другой сжимая скальпель. Я решил, что первым делом проткну ему глаз, а потом добью сапогом. Чем глубже мы спускались, тем более желательным представлялось мне столкновение. Я нашел отца Гарланда на коленях в мраморной келье, ярко освещенной факелами, укрепленными на стенах. Перед ним в тяжелом деревянном кресле находилось нечто напоминающее огромную изжеванную сигару. Однако, приблизившись, я различил черты тонкого длинного мужчины с узкой головой. Кожа его, иссушенная временем, сохранилась полностью. Мне даже показалось, что за опущенными веками выступают глазные яблоки. Между пальцами у него были перепонки, и одну из них пронизывало тонкое серебряное кольцо.

— Что это у вас? — спросил я. — Бог крематов? Гарланд поднялся и встал рядом со мной.

—— Это тот, кого нашли в шахте с плодом, — сказал он. — Иногда мне кажется, что он не умер, а только ожидает возвращения в рай.

— Сколько же лет он ждет? — спросил я. Священник покачал головой:

— Не знаю, но согласитесь, что перед нами нечто необычное.

— В необычности я не сомневаюсь, — сказал я.

— В чем же тогда? — спросил Гарланд. — Плод, Странник,— вы сами видите, это чудеса.

— Я вижу всего-навсего иссохший труп и не слышу ничего, кроме суеверной чепухи. Что, по-вашему, я должен думать? — спросил я.

— Завтра я открою для вас свою церковь, но сегодня я попросил бы вас об услуге.

— Попробуйте, — сказал я.

— Я хотел бы, чтобы вы прочитали лицо Странника. Я присмотрелся, раздумывая, стоит ли тратить время, и заметил несколько примечательных особенностей. Длинный лоб был неправильной, но элегантной формы.

— Это может оказаться интересно, — согласился я. Гарланд протянул мне свою лапку, и я встряхнул ее.

Я нашел Арлу сидящей на нижней ступени церкви, взгляд был устремлен за широкое поле, отделявшее окраину города от опушки леса. Ветер сгибал высокую траву, а над вершинами деревьев собирались.