— Негоже цезарю заставлять сенаторов маяться в ожидании, — сверкнув глазами, подхватил Сеян. — Неужто он возомнил себя царём-тираном, которые некогда правили Римом? Тиберий — первый гражданин Рима, но не его господин! Демократические принципы ещё не позабыты!..

Марк Лициний испуганно отодвинулся подальше от Сеяна, преувеличенно показывая, что не принимает участия в безумной болтовне сенатора. «Демократия демократией, а армией и преторианцами командует Тиберий!» — разумно подумал патриций.

— Сеян пьян. От него сильно несёт прокисшим вином, — доверительно пояснил он сенатору Тогонию Галлу, сидевшему с другой стороны.

К облегчению скучающих сенаторов два преторианца пронзительно задули в медные трубы. Медленно покачиваясь, в курию Сената вплыло огромное прямоугольное знамя, украшенное сверху бронзовым орлом. Присутствующие разом смолкли и поспешно вскочили со скамей, протягивая в приветствии руки к символу могущества Рима.

Тиберий выбрался на кафедру. Пронзительным взглядом осмотрел притихших сенаторов. Грузно опустился на складной стул. Прыщавое лицо императора было обильно покрыто белилами, и потому казалось мертвенно бледным, скорбным. Он немного помолчал, собираясь с мыслями. Только влажные тонкие губы Тиберия неслышно шевелились, словно у ученика, который накануне трудного экзамена повторяет про себя пройденное.

— Мой возлюбленный сын, Германик, скончался в Антиохии, — наконец заговорил Тиберий. Его скрипучий хриплый голос неприятно резанул слух сенаторов.

Император сделал паузу, которая тут же наполнилась шёпотом соболезнования, сочувственными вздохами и вопросами, на которые не отвечалось вслух. «Что ждёт нас?» — таков был смысл вопросов. Неопределённость немного пугала сенаторов и, одновременно, приятно будоражила их. «Возможно, перемены вознесут меня к вершинам власти…» — сладко содрогаясь от тайной надежды, думали многие.

Тиберий властно поднял вверх правую руку, и беспокойный шёпот постепенно стих.

— Можно часами говорить о беспредельной скорби, охватившей нас! — прослезившись, продолжал император. — Но жизнь продолжается, и долг требует, чтобы мы позаботились о благе и процветании империи. Дабы сохранить порядок в Риме и предупредить раздоры, вызываемые неопределённостью, необходимо назначить наследника на императорский венец!..

Сенаторы озабоченно переглянулись. Сеян, мрачно сидевший во втором ряду, резко вскочил с места и воскликнул:

— Зачем долго раздумывать?! Старший сын Германика, Нерон Цезарь, должен занять место отца! Таковы законы и обычаи Рима.

Сенаторы одобряюще загалдели. Им было все равно: пусть наследником станет юный Нерон или брат его, Друз, лишь бы поскорее покончить с формальностями и вернуться домой к уютным ложам и обильным столам. Но Тиберий резко вздёрнул вверх руку, призывая кворум к тишине.

— Октавиан Август велел мне усыновить Германика, — заявил император, кисло улыбнувшись и делая ударение на слове «велел». Казалось, Тиберий намеренно пытался отстраниться от решения Августа. — Боги отняли у меня единственного сына мужского пола, поэтому я назначил наследником Германика. Но он умер… — Тиберий придал голосу слезивую дрожь, затем смолк, обводя зал насторожённым косым взглядом. — И неужели дети Германика более достойны наследовать, чем мой кровный внук?

Сенаторы ошеломлённо переглянулись. Стало ясно, к чему вёл каверзный вопрос императора. Он желал оставить власть внуку, которого звали как и деда — Тиберий. Бледный, вечно запуганный мальчик, незаметно живший в тёмных залах необъятного Палатинского дворца. Неудивительно, что сенаторы о нем позабыли. А может, и впрямь у маленького Тиберия Гемелла больше прав на императорский венец, чем у сыновей Германика? Но ведь дети Агриппины и Германика по крови ближе покойному Августу, чем внук Тиберия!

На вопрос, неожиданно зависший в душном воздухе Сената, ответил Элий Сеян. Он грузно поднялся со скамьи, нервно закинул на плечо край тоги. Тонкие сухие губы Сеяна были решительно сжаты. Казалось, сенатор сознавал, что от его речи зависит грядущее.

— Согласно римскому кодексу, не делается различия между приёмными и родными детьми. Приёмные внуки цезаря, Нерон, Друз и Гай Калигула имеют столько же прав, сколько и родной внук, — Сеян немного помолчал, а затем молниеносно вскинул на Тиберия светло-серые глаза и, значительно улыбнувшись, продолжил: — Наследником должен стать старший!

Маленькому Тиберию Гемеллу ещё не исполнилось двух лет. Все три сына Германика были старше его.

Круглый зал наполнился неловким молчанием. Сенаторы напряжённо хмурили лбы, нервно переминались с ноги на ногу. А потом вдруг заговорили — все одновременно, перебивая друг друга. И каждый сенатор имел свою точку зрения — в зависимости от того, чем он руководствовался: правовым кодексом или желанием цезаря.

«Даже после смерти Германик продолжает мешать мне! — думал Тиберий, подозрительно оглядывая сенаторов. — И плебеи, и патриции хотят видеть наследником его сыновей, а не моего внука. Но мальчишки Германика ещё не достигли совершеннолетия. Прежде, чем они впервые сбреют бороды и получат право быть избранными на почётные должности, все может случиться!…»

Тиберий вернулся во дворец, вполголоса проклиная несговорчивых сенаторов. Грузно вошёл в опочивальню, дал несколько пинков молосскому догу, спящему у входа. Собака пронзительно завизжала и отскочила от императора, поджав хвост. Тиберий досадливо поморщился: собачий визг раздражал его. В порыве злобы император схватил большое серебрянное блюдо с фруктами, стоявшее на низком столике у стены. Грязно выругавшись, он швырнул блюдо в голову животному. Пёс испуганно выскочил из опочивальни; блюдо надрывно зазвенело, описывая круги по мозаичному полу; яблоки и персики рассыпались. Голубоглазый раб в короткой тунике поспешно бросился подбирать фрукты.

— Убирайся вон! — заорал Тиберий, дико вращая глазами.

Раб, все ещё стоявший на коленях, покорно отполз к выходу, унося с собой те фрукты, которые успел поднять.

Тиберий подошёл к ложу, пощупал покрывало. В этот дождливый ноябрьский вечер постель оказалась холодной.

«Велеть преторианцам привести пару рабынь, чтобы нагрели постель?.. — апатично подумал Тиберий. — Нет, не стоит. Я слишком устал. Сейчас мне нужен спокойный сон, а не любовные игры…» — решил он.

Тиберий тяжело опустился на табурет, стоящий у очага, и протянул озябшие ладони к искристому пламени. Огонь окрасил оплывшее лицо Тиберия в оранжевый цвет. Резкие тени исказили лицо императора, придавая ему сходство со старым сатиром.

Неожиданно Тиберий услышал за спиной подозрительный шорох. Он испуганно вздрогнул и резко обернулся, сжимая в кулак дрожащую руку. Тёмная бесформенная фигура отделилась от противоположной стены и угрожающе надвигалась на Тиберия. Император хотел закричать и с нестерпимым ужасом почувствовал, что язык прилип к сухой гортани. Преторианцы за стеной не услышали сдавленного хрипа цезаря, и он за одну секунду успел тысячу раз пожалеть о том, что прогнал собаку и раба.