столе и, заведя белые руки за голову, плела косу. Черное резиновое кольцо она держала в зубах, и оттого ее речь была невнятной.

– Не знал, что вы состоите в родственных отношениях, – сказал я. – Во всяком случае, со стороны это не заметно. А почему ты живешь от него отдельно?

– Мы привыкли скрывать от людей свои чувства, – с грустью сказала Марина. – После страшной гибели моей мамы у меня нет более близкого человека. К тому же Курахов такой доверчивый, такой наивный! Потому я и приехала вместе с ним, что боюсь оставлять его одного.

– Вы живете в Киеве? В одной квартире?

– Теперь уже нет. Как погибла мама, профессор вернулся к себе в академгородок.

– Так чем я могу помочь твоему отчиму? – с некоторым раздражением спросил я.

Марина поднесла к губам палец и взглянула на меня с укором.

– Говорите, пожалуйста, потише. Курахов может услышать.

Она опустилась в кресло напротив меня, и я невольно скользнул взглядом по ее покусанным комарами ногам, виднеющимся из-под старой черной юбки.

– До недавнего времени отчим заведовал кафедрой истории, – сказала Марина, ожидая увидеть в моих глазах проблески воспоминаний. – Вы, наверное, учились в нашем университете?

– В вашем? Нет.

– Значит, меня неправильно проинформировали.

– Если можно, поконкретнее, – поторопил я девушку. – Что я должен сделать для профессора?

Марина взглянула на меня так, словно я не мог понять совершенно очевидных вещей.

– Это вы сами решите после того, как я все расскажу… Ему угрожают, его хотят убить, – неожиданно отчетливо произнесла Марина и посмотрела на меня, чтобы увидеть, какое впечатление произведут на меня эти слова.

– Кто угрожает?

Девушка пожала плечами.

– Не знаю. От него требуют какой-то исторический материал о средневековом консуле. В Киеве какой-то человек дважды звонил ему по телефону. Теперь вот этот обыск.

– Марина, а причем здесь я?

– Курахов не хочет обращаться в милицию, он уверен, что она ничем ему не поможет, лишь наведет ненужный шум. К тому же он подозревает, что милиция действует заодно с вымогателем. Ему нужен частный детектив.

Ах, вот в чем дело! Давний обед отзывается икотой и изжогой. Марина предлагала мне войти второй раз в ту же реку.

– Стоп! – прервал я Марину. – Ты ошиблась. Ты обратилась не по адресу.

– Что значит – не по адресу?

– Я давно уже не занимаюсь частным сыском. У меня просрочена лицензия, я не слежу за юридическими актами, я утратил навыки… И вообще, мне надоела эта работа.

– А если в порядке исключения? – вкрадчивым голосом спросила Марина.

– Мне очень жаль, но даже в порядке исключения я не буду заниматься твоим отчимом.

– Я на вас надеялась, – сказала она сухо. – Имейте ввиду, что если профессор обратится за помощью в милицию, то вашу гостиницу прикроют.

– Вполне может быть, – согласился я.

Марина рассматривала мое лицо так, как если бы на нем был написан мелкий, неразборчивый, но очень интересный текст.

– И тогда милиции сразу станет известно о том, – медленно произнесла она, – что произошло сегодня утром в заповеднике.

– Ты хочешь сказать, что милиции это станет известно не без твоей помощи? – уточнил я.

– Возможно. На то божья воля – тайное делать явным.

Я поднялся с кресла, подошел к Марине, взял ее за руку и поднял на ноги. Девушка со скрытым страхом смотрела мне в глаза.

– Я даю вам шанс, – пролепетала она, – искупить свой грех перед богом. Если вас сегодня же заберут и посадят в тюрьму, то вы не успеете принести пользу ближнему своему и отыскать злодея, который испортил акваланги.

– Ты слишком преувеличиваешь мои возможности, девочка, – сказал я, аккуратно и сильно подталкивая Марину к двери.

– Нет, не преувеличиваю. Я многое о вас знаю. Вы талантливый сыщик!

– Это твое глубокое заблуждение. Я ничем не могу быть полезен ни богу, ни твоему отчиму.

– Вы пожалеете, если откажетесь, – торопясь, произнесла Марина. До двери оставалось несколько шагов.

– Это уже похоже на угрозу.

– Нет, нет! Вы ошибаетесь! Чем может угрожать сильному мужчине слабая и беззащитная девушка? Я могу только просить вас.

– Еще раз повторяю: я не занимаюсь детективным расследованием.

Марина сжала пухлые губы. Шея, на которой болтался замусоленный шнурок с крестиком, покрылась красными пятнами.

– Вы меня разочаровали, – произнесла она. – Вы, наверное, трус?

– Может быть, – ответил я безразличным тоном. Оскорбления не причиняли мне вреда. – Тебя проводить или сама спустишься?

– Можете не утруждать себя, – ответила Марина и, почувствовав спиной дверь, повернулась к ней лицом. – Родившийся слабым достоин сострадания и жалости, а сильный человек, ставший слабым, достоин презрения.

Она грохнула дверью, захлопнув ее перед моим носом.

Что там она изрекла? – вспоминал я, принюхиваясь к горьковатому запаху ладана, коим была пропитана кофточка Марины. Родившийся сильным достоин слабости? Или достойный презрения родится сильным?.. Как бы то ни было, но, кажется, меня ожидают крупные неприятности.

* * *

Не помню точно, когда это началось. Я научился чувствовать ее взгляд, и это больше напоминало болезнь, чем интуицию. Еще совсем недавно Анна могла неслышно подойти ко мне на цыпочках со спины и закрыть мне ладонями глаза; я вздрагивал, всякий раз удивляясь ее способности незаметно приближаться ко мне, словно она превращалась в воздух или луч света. Но теперь я впервые почувствовал ее тяжелый от немых упреков взгляд, и обернулся прежде, чем она успела подойти ко мне.

– Что? – спросил я, не поднимая головы. Наконечник паяльника соскользнул с блестящей капельки застывшего олова и задел тонкий зеленый проводок. Едкий дым обжег глаза, и я зажмурился, чувствуя, что сейчас прольются слезы. – Что, Анна?!

– Почему ты ей отказал? – спросила Анна сдержанно. Ей шел белый костюм с короткой юбкой, который она обычно одевала в рабочее время. Светло-русые волосы волной опускались на воротник пиджака с петлицами из золотой вышивки. Светлые брови и глаза цвета утреннего моря контрастно выделялись на загорелом лице. Анна напоминала стюардессу с рекламного плаката: строгая, собранная, безупречно аккуратная.

Я