Порция покачала головой, раздраженно поправив повисшие поля шляпки.

– На самом деле я…

– Влага и холод не слишком хорошая комбинация, – сказал он так, словно говорил с недоразвитой. – В Йоркшире зима не для неженок.

Порция гордо распрямила спину. Она не знала, что заставило ее обидеться сильнее: его покровительственная манера или то, что он счел ее неженкой. В своей жизни она ни разу не падала в обморок, как многие другие дамы, которые всегда под рукой имели нюхательную соль.

– Сейчас март, – бросила она в ответ. – Весна.

– Весна, но не здесь.

Поля ее шляпы снова опустились, закрыв обзор. Раздраженно вздохнув, она сорвала шляпу, и ей было наплевать, если он увидит, в каком ужасном беспорядке ее прическа. С нее довольно. Ей надоело выслушивать нотации. Как будто в Лондоне мало тех, кто постоянно указывает ей, что делать и чего не делать. Родственников она вынуждена выносить. Но этот мужчина для нее никто, и терпеть нотации от него она не намерена. Даже если этот незнакомец и так хорош собой. Даже если ее тело звенело и покалывало в его присутствии.

– Я благодарна вам за все, что вы сделали, но в вашей дальнейшей помощи я не нуждаюсь.

Черты лица его словно стали резче и тверже. Вновь перед ней был тот пугающий незнакомец на пустынной дороге.

– Хорошо. В таком случае всего вам доброго. – Он повернулся к ней спиной и быстро вышел.

Ее пронзило чувство вины… и какое-то иное чувство, которому было трудно найти определение. Сердце ее сжалось, когда она посмотрела ему вслед. Повинуясь внезапному импульсу, она бросилась за ним и поравнялась, когда он был на середине зала. Она остановила его, схватив за руку выше локтя, и почувствовала, как напряглись его мускулы под ее пальцами. Он обернулся и посмотрел на нее. Пристально. Она не поняла, что было в этом взгляде.

Порция уставилась на него, не зная, что сказать, как объяснить, зачем она побежала за ним.

– Слушаю вас, – сказал он.

Порция окаменела. Она чувствовала себя полной дурой. Они были совершенно чужими друг другу людьми. Он доставил ее в гостиницу живой и невредимой. И на этом все. Больше ничего.

– Спасибо, – прошептала она и, сглотнув слюну, переборола желание отвернуться, спрятаться от его взгляда, – за вашу помощь. Я не хотела, чтобы вы сочли меня… неблагодарной.

Она прикусила губу. Ее брат на это сказал бы, что вежливости от нее никто не требует. Уже сам тот факт, что она принадлежала к роду Деррингов, ставит ее выше большинства смертных. Как бы там ни было, она не могла позволить ему уйти, не произнеся слов признательности.

Она открыла было рот, чтобы объяснить истинную причину того, почему она не может остаться в гостинице на ночь, но передумала. Вернее, за нее приняла решение ее гордость. Слова объяснений застряли в горле.

В глазах его зажегся странный свет, и сердце ее застучало в три раза быстрее. Эти темно-серые глаза потемнели, стали похожи на полированный оникс. И эти глаза скользили по ней, смотрели на нее так, что кровь ее закипала в венах. Он неторопливо окинул взглядом всю ее покрытую грязью фигуру, ее растрепанные волосы и лишь затем вернулся к ее лицу. Этот взгляд прожигал ее насквозь.

И тогда он прикоснулся к ее лицу. Теплые пальцы легли на ее щеку с удивительной нежностью. Она не могла шевельнуться. Впрочем, ей совсем не хотелось бежать от него. Более того, не отдавая себе отчета, она склонила голову навстречу его руке, ощущая исходящее от этой руки надежное тепло.

Закрыв глаза, она забыла обо всем и позволила губам скользнуть по его коже. Ладонь его походила на бархат. Осмелев, она лизнула его ладонь языком. Он резко втянул воздух, и она очнулась и широко открыла глаза.

И эта глубина в его взгляде, пристальность и жар и цвет его глаз, который из серого сделался темно-синим, заставили ее отступить, как если бы, очнувшись, она увидела, что находится в лапах дикой кошки из джунглей, тигра, который готов ее сожрать.

Он опустил руку, поднес ее к глазам, повертел, глядя на нее так, словно видел впервые, словно пытался найти в ней некий ответ, некую истину.

Когда он поднял глаза, цвет у них был как раньше – холодный серый, а взгляд бесстрастный, каменный. Как у незнакомца.

– Пусть вам будет тепло, мисс Грязнуля, – пробормотал он.

И с этими словами ушел.

Дверь за ним захлопнулась, ветер пытался сорвать ее с петель и ворваться туда, куда его не желали впускать. Этот мужчина ушел так же внезапно, как и появился в ее жизни. Его прикосновение, его изощренно дурманящий запах, его искушающая греховность – все в этом мужчине взывало к ней, заставляло трепетать, как лист на ветру. Он ушел, и она испытала боль – боль сожаления. Словно при осознании утраченной возможности. Возможности чего? Она не хотела об этом говорить и даже думать не смела.

– Мисс Грязнуля, – пробормотала она, глядя на дверь долгим взглядом. Как ни странно, это прозвище больше ее не раздражало. Особенно когда оно прозвучало в его устах почти с нежностью – после того, как он так смотрел на нее, так прикасался к ней.

Порция обхватила себя руками. После его ухода она чувствовала себя обездоленной. Несчастной. Замерзшей. Все это было просто нелепо. С какой стати она должна сожалеть об уходе незнакомца? Какого-то местного помещика в лучшем случае? Да, он помог ей, но при этом он был груб и дурно воспитан… и заставлял ее сердце биться так, словно оно мечтало вырваться на свободу.

Уронив руки, она направилась назад, к камину. Но то тепло, что мог подарить ей камин, не шло ни в какое, сравнение с тем теплом, что разжег в ней Хит. Усевшись на жесткую скамью, она, обхватив руками колени, стала дожидаться, пока огонь камина согреет ее. Она старалась изо всех сил позабыть его, позабыть его имя и то, что прочла в его взгляде. Она ждала, пока вернется к ней знакомая апатия, поклявшись себе, что завтра даже не вспомнит о нем.

Хит, то есть «вереск»… Как подходит ему это имя! Такой же неприкаянный и буйный, как то дикое растение, что покрывает бескрайние пустоши земли, откуда он родом.

Хит вышел из таверны. Он шел, рассекая сплошную стену дождя, навстречу ветру, пытаясь забыть голубые глаза с длинными угольно-черными ресницами, что стояли у него перед глазами. Невинность в теле искусительницы. Он шел все быстрее, он бежал прочь от таверны и от нее, от той, что невольно и болезненно напомнила ему обо всем том, чего ему не суждено иметь в жизни.

Выругавшись, он остановился и оглянулся на размытый дождем силуэт двухэтажного коттеджа, в котором располагалась гостиница и таверна. Ему очень хотелось вернуться, проследить за тем, чтобы она осталась там, где тепло и сухо, пробить стену ее нерешительности и, усадив ее на колени, расцеловать.

Господи, что делала эта барышня в этих краях одна, без присмотра? То, что она леди, он увидел сразу, еще до того, как она раскрыла рот. Голубая кровь – ее не скроешь. К тому же упрямая. За такими глаз да глаз нужен. Эта глупышка и в самом деле возьмет да отправится в путь в ночь, в такую ночь. Хит не на шутку боялся, что ей удастся найти того, кто вызовется ей помочь.