Так вот что бывает, когда тебя даже краем задевает звуковая волна, которую, раздувая ротовые щупальца, исторгает из себя разъяренный ктулху! Даже бегущих ко мне безголовых проняло.

Один за другим они замедлили скорость бега, остановились в нерешительности, постояли мгновение… И вдруг всей толпой развернулись – и ломанулись в сторону родного кладбища, только гнилые пятки замелькали.

Через несколько секунд дорога была свободна. А я, вместо того чтобы бежать по ней сломя голову, пока жуткие мертвецы не вернулись, упал на колени, так и не сумев унять предательскую, не зависящую от моей воли дрожь в ногах. Бывает такое, что твоё тело, твой организм не слушается тебя и боится, гаденыш, до трясучки, в то время как разумом ты готов бороться до конца.

Тяжелая лапа легла мне на плечо. Причем тряслась она ничуть не слабее моих ног. Даже сильнее, пожалуй, потому что у меня от ее вибрации аж зубы заныли.

– Сейчас отпустит, – прозвучал у меня над головой голос Хащща. – Обоих. Очень, блин, на это надеюсь…

– Ты ж вроде мертвецов боишься? – проговорил я, отмечая, что и правда дрожь в моих ногах утихает понемногу.

– Боюсь, – вздохнул ктулху. – До жидкого поноса. Поэтому ты лучше не оборачивайся и особенно не принюхивайся. Но я, пока дристал от ужаса, вдруг подумал, что стрёмно это как-то – подыхать от ходячих обрубков. Ладно б нормальные трупы были, а тут хрень какая-то на ножках. Ну и разозлился. А потом вон чего получилось…

– Это нормально, – сказал я, поднимаясь на ноги. – Как говорят в ВДВ, «десантник не тот, кто не боится прыгать с парашютом, а кто боится, но всё равно прыгает».

– Хорошо сказано! – одобрил Хащщ. – Только не понял – что такое ВДВ?

– Войска, в которых служат люди, умеющие побеждать любого врага, в том числе и самого сильного – собственный страх.

– Все умеют? – не поверил ктулху.

– Абсолютно.

– Круто, – вздохнул мутант. – Я так не могу.

– Ты только что победил, – сказал я. – Переборол собственный ужас и спас нас обоих. Так что кончай трястись и пошли отсюда, а то с тыла и правда что-то уж очень сильно дерьмом тащит, аж глаза слезиться начали.

* * *

Лесник откинулся назад, прислонился затылком к холодной стенке, и закрыл глаза. Он устал. Непростое это дело поднимать из могил неупокоенных мертвецов и натравливать их на живых. Приходилось ментально «держать» всю толпу, а это очень непросто делать на расстоянии – тем более, когда нет возможности смотреть глазами «кукол». Похоже, трупам перед погребением отрубили головы и руки, чтоб те после смерти не могли, поднявшись из могил, хватать и грызть живых.

Так делали в Зоне порой, когда опасались, что на кладбище наползет аномалия «роженица», поднимающая мертвецов из могил. И вот – не повезло. Лесник пока не был настолько опытен в дистанционной некромантии, чтобы с ходу распознать, чего там не хватает у трупа, лежащего под землей. Поэтому ничего у него и не вышло. Но это не беда. Он научится. Обязательно научится. А сейчас ему просто нужно немного поспать – новые способности отнимали слишком много нервной энергии.

Но заснуть ему не удалось.

Внезапно лесник почуял запах зверя. Он слишком долго жил в Зоне, чтобы ошибиться. И этот зверь был совсем рядом…

Когда лесник прорубал портал, он точно знал, куда хочет попасть. К себе домой. В старое двухэтажное кирпичное здание, некогда использовавшееся в качестве лифта для доставки крупногабаритных грузов в подземные лаборатории. Домом лесника служила большая лифтовая кабина, где он оборудовал себе по меркам Зоны вполне приличное жилище. Стол, стул, шкаф для барахла, старая армейская кровать, печка, сделанная из бочки, крыша над головой. Что еще надо человеку для того, чтобы назвать своим домом провонявший сыростью закуток?

Было у пожилого сталкера еще одно жилище в Рыжем лесу – просторный бревенчатый дом, построенный на совесть. Не дом, а неприступная деревянная крепость, с одной стороны окруженная непроходимым лесом, с другой – мощным полем аномалий, тропинку через которое знал только сам лесник. Но тот дом он не любил. Скучно в нем было, хоть и безопасно. А это место знали все сталкеры и частенько захаживали. Кто новости узнать, кто совета спросить, кто за небольшие деньги амуницию подремонтировать у пожилого мастера на все руки. Всё как-то с людьми, а не сычом-одиночкой посреди Рыжего леса, который вон он, рядом, из окошка видать.

Бывало, не только люди к нему захаживали. Случалось, что и мутанты в гости забредали. Их лесник не обижал, даже подкармливал иногда, коли было чем. А если не было, то по холке трепал, загривок чесал, разговаривал с ними, как с людьми, – и казалось ему, что они понимали. Любая живая тварь ласку любит и внимание. Поэтому если к ней с душой подойти, искренне и без фальши, то и она тем же ответит – когда не голодная, конечно, и гнезда рядом нет, которое надо защищать.

Но с пустым брюхом ради охоты муты сюда не захаживали – чуяли, что тут свой живет. Тоже мутант, но в человечьем обличье, который умеет чувствовать аномалии и даже уговаривать их подвинуться со своего места, если имеется такая надобность. Все опытные сталкеры в Зоне немного мутанты, но лесник был особенный. Это и люди, и хищные твари понимали. А сейчас он сам стал ходячей аномалией.

Лесник усмехнулся своим мыслям в бороду, но смех смехом, а возле двери в его каморку сейчас стоял мутант, изрядно воняющий мокрой шерстью. Можно было уже не принюхиваться, так тащило вонью из-под двери. И этого запаха лесник не знал. Новая какая-то тварь припёрлась в гости, ранее в Зоне невиданная.

Мелькнула мысль потянуться за винтовкой со штыком, что стояла возле кровати. Но промелькнула – и пропала. Хотела бы тварь его сожрать, уже б ворвалась, используя эффект неожиданности. В Зоне голодные муты совершенно забывают об осторожности, когда чуют добычу. Бросаются грудью под пули, сбивают жертву с ног и тут же впиваются в горло. Все как один. Может, потому не боятся, что регенерация у большинства из них сумасшедшая. А может, просто крышу срывает от жадности и жажды крови – хотя этим в Зоне не только муты страдают, но и многие люди тоже.

– Ну, входи, раз пришел, – сказал лесник, насыпая табак на обрывок старой газеты, чтобы свернуть самокрутку. Хреново, когда нормальные папиросы заканчиваются, но ничего не поделать. Пока прогуливался до Монумента, заработка, само собой, никакого не было, поэтому сейчас до поры до времени придется довольствоваться махоркой, запасенной на черный день. Если, конечно, непонятная тварь, что стоит за дверью, не решит, что обед для нее полезнее, чем ласка и понимание.

Дверь скрипнула – и он появился на пороге.

Лесник сперва подумал, что это сфинкс. Но, присмотревшись, понял – нет, не он. То, что, принюхиваясь, вошло к нему в каморку, скорее всего, когда-то было котом-переростком. Или каракалом, судя по кисточкам на вертикально стоящих ушах. Но потом зверюга поспала несколько раз рядом с каким-нибудь разнокалиберным полем аномалий, и произошли у нее генетические изменения. Мышцы разрослись так, что стали бугриться под кожей. Когти выросли, превратившись в небольшие кривые ножи. Зубы тоже увеличились в размерах, потому и морду у кошака разнесло, чтоб они в ней поместились. В результате получилась жуткая с виду тварь, при виде которой, возможно, и сфинкс свернул бы с дороги, чтоб лишний раз не связываться.