раз маловероятное совпадение — передо мной стояла Марианна, цветущая зрелой красотой женщина, которая молодой девушкой когда-то давным-давно работала в нашем институте и даже в одном отделе со мной. Недолго, около года. Но яркий след оставила. Уволилась, высказав начальнику всё, что о нём думала. Этот довольно-таки непорядочный боров только рот разинул. Мы-то всё смиренно его терпели, придерживаясь «мудрого» принципа непротивления злу. Вот такая удивительная комета просияла у нас в отделе. На наших праздничных пирушках с музыкой и танцами она выслушала не одно горячее признание, и — эх! что ты будешь делать — в том числе и моё. Да, и моё. Такое как бы полушутливое, но с большой тайной надеждой. Куда там! Тщета тщетная! О Господи, хоть бы она всё забыла! Да нет, не забыла, конечно. Сердце у меня сжалось и замерло. Тесноват наш мир, тесноват! Марианна узнала меня:

— Борис? Какими судьбами?

Подошёл дон Базилио:

— Марианна, это мой стародавний друг Бориска.

Марианне пришлось ему растолковать, откуда мы знаем друг друга. Поудивлялись, конечно, потом пошли к столу. Васька перезнакомил меня с гостями. Мне он сказал:

— У нас двое сыновей: Борис и Олег, погодки, но они сейчас гостят у родителей Марианны под Псковом. Там для них рай: лодка, рыбалка, грибы.

Всё прошло просто, весело, без тягостных пауз и неловкостей. Царь Василий прекрасно управлял застольем. Марианна, мне кажется, стала ещё красивее с тех давних пор. Она играла на гитаре и пела, иногда все ей подпевали. Говорили о разном. Помню, зашёл разговор об автомобильных пробках, Марианна сказала:

— Что до меня, я не тяготею к машинам, ездить на них по городу, по-моему, просто тоска. Если уж иметь машину — неизбежность, то я хотела бы вот какую, сейчас опишу: на четырёх столбах, высоко, над кронами деревьев — старая «Волга», без колёс и без мотора. Забираться в неё надо по лесенке. Я себе это рисую так: середина лета, вечер, дождь. Да, вот что, аккумулятор пусть всё-таки будет, чтобы дворники работали и приёмничек мурлыкал. Итак: лето, вечер, дождь, Ив Монтан поёт про жизнь в розовом цвете. Тепло, уютно в машине. Где-то несчастные прохожие мокнут, так жалко их! Вася включил фары — волнуется море зелёной листвы внизу, серебрятся в лучах фар косые ниточки дождя. Ни светофоров, ни гибддэшников. Сказка! Крепко держит в руках баранку дальнобойщик Василий Царев, взор его устремлён в даль, ноги на педалях. Я спокойна, с Васей не пропадёшь. У него в бардачке бутерброды, бутылка «Цинандали» — как-никак дорога дальняя, ехать нам и ехать! Кстати, нам можно и даже нужно пропустить бокал-другой вина. Чтобы не сбиться с пути. Василий со знанием дела требует: «Мне побольше, я за рулём!» «Пожалуйста, пожалуйста, как можно — за рулем и без вина!»

Вот такая машина меня бы устроила. На ней не только ездить, но и летать можно. Закрыл глаза — Италия! Закрыл глаза — Индия! Ещё раз закрыл — батюшки, где это мы? Неужели на Маврикии?

Царь Василий сказал:

— Ты вот неосторожно пошутила, а ведь я возьму и сделаю всё в точности. Увидишь!

Все зашумели: «Давай, Вася, и нам тоже! Мы тоже хотим! Маврикий! Цинандали!»

Завершая вечер, выпили «на посошок», а Марианна на стареньком пианино сыграла шопеновский вальс — такая у них сложилась традиция.

Чуть навеселе добирался я домой — под землёй, долго, с пересадками. Поймал себя на том, что после васькиного рассказа стал метро воспринимать по-другому. Действительно, недооценённое чудо, бесконечная галерея лиц, неиссякаемое творчество таинственных сил. Неприкаянные грешные души, сколько же нас! Неожиданно всплыла в памяти старая песенка: «О, Маритана, моя Маритана, я никогда не забуду тебя…». Неспроста — почти Марианна. Убрать только дурацкую, никому не нужную букву «т». Марианна! Нет, что ни говори, а есть правда на земле! «Царь в квадрате» больше меня достоин этой женщины. Да, глупенький Боря — «по заслугам каждый награждён». Однако нечего себе врать — покалывает зависть. Ещё как покалывает! «О, Марианна, моя Марианна, я никогда, никогда не забуду тебя…». Но, чёрт возьми, может быть, не всё в моей жизни потеряно? Разве известно нам, что там написано на следующей странице Книги Судеб? Неизвестно! Может быть, вот сейчас, на ближайшей станции, возьмёт и войдёт в вагон… некое загадочное такое, окутанное розовой дымкой существо… Глядишь, и на мой закат печальный… да, и на мой закат печальный… Покачиваюсь, подрагиваю вместе с вагоном… Станции, станции. Однако мне пора выходить. «О, Марианна, моя Марианна…». Увы, ничего на мой закат не блеснуло. Ну, что ж, завтра блеснёт. Блеснёт, блеснёт! Или послезавтра… «Я направляю взор в таинственные страны…» Что-то сегодня в моей башке одни чужие строчки и крутятся. Несолидный я всё-таки человек. Ну да ладно. Какой есть! Что бы там ни было, я ни секунды не сомневаюсь в магических свойствах московского метро. Рано или поздно это огромное подземное царство что-нибудь да выплеснет для меня из своих фантастических глубин.

Болеро

Жил-был человек, сама ординарность, нечто среднестатистическое, уныло подчиняющееся обстоятельствам, и вдруг в один прекрасный день серость его и заурядность открываются ему во всей своей космической неприглядности. Боже ты мой! Какая тоска! «Что сделал я с высокою Судьбою?» Хватит! Хватит! Хватит! Нет больше сил глотать прокисшее пойло будней, хватит знать свой шесток, хватит по одёжке протягивать ножки, хватит пить из своего маленького стакана! Другого хочется! Абсолютно другого! Зверски хочется. До смерти! Чёрт побери, понурый серый ишак, ну, давай, взбрыкни однажды и сотвори нечто из ряда вон выдающееся. Просияй и умри! Человек яростно меряет шагами свою комнатёнку, бормочет что-то, берёт в руки то одну вещицу, то другую, отшвыривает их, подходит к компьютеру, неожиданно для себя напяливает наушники, ищет что-то мышкой, находит, садится в своё вертящееся кресло и закрывает глаза.

Это Равель, «Болеро». Великолепная, мгновенно завладевающая всем существом мелодия: Там-тата-там, та-та-тири-та-та-там, тата-там, тата-там, тата-таааа! Та-тири-тата-там, та-тири-тата-та-тата-тата-там! Та-та-тим-там-а. Тааам! Та тири…

Нет уже никакого понурого ишака. Диковинные картины встают перед глазами сидящего в кресле, видится ему…

…Дорога. Иду я, безвестный путешественник, из Басры в… в… ну, в Хафр-эль-Батин, например. Да всё равно куда! В рваной одежонке, с посохом и сумой. Давно иду.

Бесконечные пески. Зной. Иду, с огромным усилием переставляя ноги. На зубах песок, в башмаках песок. Песок даже, кажется, и в извилинах мозга. К счастью, впереди вырисовывается прохладный оазис. Это прибавляет сил. Немного потерпим и погрузимся в сладостную лень. Вон уже видны