В этом незабываемом районе мы наблюдали трудовую деятельность и походы на молитву в мечеть жителей окрестных домов. С наступлением так называемых «холодов», когда температура воздуха не поднималась днём выше плюс восемнадцати градусов, а ночью опускалась до двенадцати плюс, частенько мужское население бежало на молитву в шапках-ушанках, при этом на босых ногах квакали резиновые шлёпанцы, а сопливые носы смачно высмаркивались в утренней мгле со звуком реактивного лайнера.

Выходы на прогулку моей жены в сопровождении меня и сына вызывали бурный интерес жителей. Мне показалось, что они никогда не встречали в своей жизни белых людей, особенно женщин.

От нашего дома до моей работы пешком было около пяти минут ходьбы, и я с удовольствием проделывал эти марши по утрам. Немало удивился тому, что белому человеку не пристало ходить пешком, как мне сообщил наш секьюрити, индус по происхождению. Нашей семье, конечно, менеджер зоопарка выделил машину Ниссан Пастфайндер, и позже мы с женой и сыном ездили гулять в дипломатический квартал, где женщины не так «популярны» и могут спокойно провести время на свежем воздухе.

Специфика работы в зоопарке мне была хорошо знакома, так как я проработал в Московском зоопарке почти десять лет заместителем директора по науке. Конечно, коллекция этого восточного зоопарка сильно отличалась от московского, но моё знакомство с новыми животными все-таки пополнялось добавкой, часто жизненно необходимой, тех зоологических знаний, которые были накоплены мной за время преподавания на кафедре зоологии в Москве.

Жизнь входила в свою колею: сын учился в международной школе, я работал на интересной работе, а жена «отдыхала» по хозяйству. Всё, как положено. Новые знакомства, которые мы там обрели, расширили круг нашего общения и, как известно, человек ко всему привыкает и находит себе творческое применение, если он не болван и не идиот.

Однажды наша машина, к тому времени уже очень старая и с безумным пробегом, сломалась. Окрестные жители к нашей семье попривыкли и уже издали раскланивались с нами, и тот ужас, который поначалу обуял мою жену, исчез. Мы вышли вечером на прогулку пешком. Недалеко от нашего дома около нас остановился старый Мерседес с двумя замотанными в абайи дамами и кучей детей, набитых на заднем сидении. Из кабины высунулся араб и на плохом английском языке попросил белого человека, то есть меня, помочь ему материально, так как он путешествует в Мекку на Хадж, а у него большая семья… и, так как я – белый, и, стало быть, богат, не мог бы я ему подкинуть деньжат на прокорм семьи…

Я отдал бедняку в Мерседесе сто реалов, и мы с женой, смеясь до колик в животе, пошагали дальше, без транспортного средства, пешком, до магазина за хлебом…

Жемчужиной оригинальной формы и злаченым сундуком уникального содержания среди московских театров является театр Елены Камбуровой. В этом совершенно точно были уверены Елена и Людмила, две подружки, отметившие в прошлом году тридцать семь лет совместной дружбы. Пересмотрев в этом уникальном музыкальном театре все постановки и премьеры, они без устали ходили еще и еще, и при этом приводили в театр с собой и москвичей, и гостей, как говорится, столицы.

Елена в шестьдесят два года ушла, по собственному желанию директора, на пенсию, но сохранила желание жить культурной жизнью мегаполиса, то есть посещать выставки, музеи, театры и концерты. Людмила продолжала свою трудовую деятельность, по разным многочисленным причинам, начиная от материальных и заканчивая тем, что все же была на семь лет моложе своей подруги и еще не истратила запас прочности по выдержке, самообладанию, умиротворению, как взбешенной себя, так и распоясавшихся окружающих. Она еще не успела отправить «на х…й» своего непосредственного начальника, в то время как Елена, по причине своей невоздержанности и скверного характера, да еще и перезрелого возраста, тут же в ответ на несправедливые замечания босса использовала эти релаксирующие слова в своем отражении нападок начальства. Поэтому и пребывала теперь на пенсии, когда могла бы еще повпахивать, как лошадь, на своем судьбой отведенном поприще. Как бы ни ругали нецензурную брань и не объясняли, что требуется ежечасно бороться за чистоту русского языка, что ни говорите, но применение нескольких простых известных слов при девяти– или двенадцатибалльном закипании обиженной души на 95 процентов лучше всякой валерьянки нивелирует ядерный взрыв.

Людмила позвонила Елене и усталым голосом произнесла: «Купила билеты на „Капли Датского короля“ в театр Елены Камбуровой. Устала, как собака. Пойдешь?»

– Само собой. Когда?

– Через месяц, 28 мая. Имей в виду, спектакль будет не в театре, метро Спортивная, а в Пушкинском музее, где проходят вечера Святослава Рихтера…

– Ну и везуха! Просто замечательно! Там как раз привезли «Олимпию» Дега, прямо из Парижа. Придем пораньше и посмотрим сразу ВСЁ – и «Олимпию», и спектакль!!!

– Больша-а-ая к тебе просьба… Поскольку мне изменяет память, через месяц не забудь напомнить, что нам пора в Пушкинский музей…

– Как говорится, конечно, напомню, если не забуду…

Подружки посмеялись и, учитывая ранее произнесенное друг другу обещание: не жаловаться на хреновое здоровье, пожаловались только на отсыревшую и продырявившуюся от времени память…

Месяц, естественно, пролетел, ни разу не приземлившись. Зацепившись взглядом за ярко красную бумажку, примагниченную на холодильник, Елена прочитала: «28 мая».

– И… что?.. – подумала она и начала рыться в останках памяти. – Сколько раз я себе говорила: пиши поподробнее! Если записываешь телефон чей-нибудь, то укажи, блин, чей, ФИО хотя бы!.. – ворчала она себе в назидание.

Тут она вспомнила, как сорок лет назад казавшаяся ей старушкой сотрудница их подразделения № 35 пятидесятишестилетняя Зоя Васильевна Розовская на дне своего рождения, треснув четыре рюмки водки и развеселившись, долго рылась в сумочке, чтобы обрадовать нас анекдотом. Когда бумажка была найдена, Зоя Васильевна увидела текст с множеством сокращений: приш. евр. ус. ров. сно. бро. кру. пош. мош. и т. д. Она уставилась на текст, и первые попытки расшифровки вложенного смысла повергли всё подразделение в гомерический хохот. Это был самый смешной анекдот в Елениной жизни. Телефонный звонок вырвал её из прошлого.

– Ты помнишь, что мы завтра идем на спектакль в Пушкинский?!

– А я думаю, что это за красная бумажка болтается на холодильнике с цифрой 28 мая??? Теперь понятно… Ну как, договоримся?

– Я постараюсь пораньше на работе освободиться. Завтра у входа в музей в 18.00. Начало спектакля в 19.00, нам хватит час на любование обнаженной Олимпией?

– За глаза-а!!!

– Ну, до встречи!

– Пока, пока!!!

Не торопясь, Елена оживила остатки былой красоты, надела роскошное платье из старых запасов прошлых лет. Она твердо помнила, что не модная вещь красит женщину, а та, что ей идет. Даже если этой вещице сто лет в обед. Радуясь, что она на пенсии и ей не нужно никуда бежать, она сильно заранее приехала на метро на станцию Арбатская и медленно поплыла по Гоголевскому бульвару к Волхонке, сдерживая прорывающиеся, еще не умершие за два года на пенсии, позывы нестись, как на пожар, по срочной надобности или без оной.