– Алик! – услышал он ее негромкий вкрадчивый голос, – я приеду. Я, может, приеду к вам. Если маме лучше будет!

Но это она крикнула не ему, а для всех. Маме лучше не будет – маме и так хорошо. Наверное, Лариса просто не хочет больше с ним дружить. Ну и не надо. Надоело.

Он заставил себя улыбнуться недоверчиво и помахал рукой.

– До свиданья, мама, не горюй, не грусти, – заорал рядом с ним гигант Никита, и все со смехом подхватили.

На перроне не было ни одной мамы – день будний, все на работе. Провожали в основном младшие сестры и братья – с нескрываемой завистью. Всех уже давно просили уйти с площадки в вагон. Но никто не уходил, прощались с городом, с экзаменами, с близкими своими – на все лето. Кто-то прощался навсегда.

Урожай на целинных и залежных землях выдался невероятный. Из земли буквально перли могучая пшеница, рожь, овес, работали много, уставали сильно – это была битва, битва за урожай буквально.

Поэтому устраивать свадьбу Леша с Бертой решили ближе к отъезду.

Комсомольская свадьба на целине – это чудо. Руководство приняло на ура. Кочетков посоветовал приурочить к Празднику урожая и пригласить местное начальство с женами: им будет приятно. И главное, позвать директора совхоза товарища Добронравова.

Лешке скоро пришла из дома посылка, но он запретил ее открывать – на свадьбу. Девочки мечтали к ней хоть как-то принарядиться. Подвернулась оказия поехать в райцентр. Получив небольшой аванс, захотели поехать всей группой. Наскоро погрузились в открытую пятитонку и с песней покатили по тряскому грейдеру.

В последний момент как раз Берта и Лешка отказались – в пользу тех девчонок, которые со слезами на глазах умоляли шофера втиснуть их в кузов – очень в парикмахерскую нужно. А на самом деле оба были рады, что все уедут, хотелось побыть одним.

– С ума сошли, – кричал нервный казах, – у меня норма, норма… Понятно, да? Вот написано – двадцать человек. А вас?

А их было немерено.

Артур тоже было передумал, его укачивало обычно, но шофер сказал, тыча в него черным пальцем:

– Он пусть отвечать будет.

Но в кабину тут же сел Кочетков.

Пришлось Артуру забраться в кузов. Некоторые девчонки сидели шикарно – на шинах-запасках. Остальные, подстелив под себя куртки, на досках кузова. А ребята стояли, держась за кабину и за борта. Артур пристроился в углу заднего борта, у запора с крюком. Ехать было по степным понятиям недалеко, с полсотни километров, не больше.

Грянули «Маму, не горюй», потом свою истфаковскую «Ночью над Союзом и над нашим вузом…». Артур больно колотился о ребро бортика и молил кого-нибудь свыше – пусть они скорее доедут.

С отбитым задом он, наконец, откинув борт, выбрался первым, за ним попрыгали девчонки. И сразу рванули в парикмахерскую.

Ребята степенно закурили, потом, не торопясь, двинулись в сторону сельпо. Еды фактически не было. Купили бутылку и консервы с крабами, завезенными с Камчатки. На наклейке сияло гордое – «Chatka» по-английски, крабы шли на экспорт. Потом зашли в раймаг, сгрудились у книжного отдела и онемели: там было все, о чем только мечтать могли московские книгочеи. От невиданных раритетов, которые никто не брал, до книг алма-атинского издательства. Листали, целовали заблудший томик Михаила Зощенко, кто-то нашел раннего Фадеева. Артур прижал к груди старое издание «Овода». Были Луговской, Сельвинский и даже Борис Пастернак – перепечатка книжки «Сестра моя жизнь». Кочетков повертел в руках томик про Никиту Сергеевича, но пожалел денег.

А девчонки какие вышли из своей парикмахерской – аккуратно постриженные под одну гребенку с чистыми волосами, пахнущими жидким дегтярным мылом.

И какой красавицей оказалась Ира! Никита не мог глаз отвести.

– Какая волна! – заговорили девушки, оглядывая со всех сторон ее легкие пряди – целинный ветер гнал переливающуюся на солнце копну Иркиных волос.

– Где волна? Какая волна? – не понимали парни, оглядывая безбрежную степь с бегущим ветерком по верхушкам неубранных хлебов.

– Волосы, волосы какие! На голове волна, на Иркиной.

Кочетков привычно занял свое место в кабине, но вдруг увидел подъехавшую машину директора совхоза и тут же перестроился, решив не упускать такой случай. Никогда не помешает. Он быстро выбрался из кабины и попросился в легковушку. Добронравов узнал его и пригласил поехать вместе с ним. Легковая отсалютовала и исчезла.

«Хорошо, что съездили, – подумал Артур, проводив взглядом исчезнувшую в пыли машину, – сразу как-то настроение поднялось».

Он был страшно рад книгам.

Стали усаживаться. Шофер казах торопился, боялся ехать по бездорожью в темноте. А темнело в степи всегда моментально – как свет выключался.

У всех в руках были свертки с покупками, и в кузове стало теснее. Казах вдруг позвал в кабину Артура:

– Иди сюда, место освободилось.

Он не отказался, мутило от одной мысли вернуться на прежнее место.

В кабине сидела симпатичная подружка шофера, благодаря которой и возникла оказия с поездкой.

В кузове пересчитали всех и кого-то не досчитались, стали выяснять кого, потом поняли, что этим потерянным был Артур, который переселился в кабину. А Кочетков умотал в «Победе».

Короче, тронулись в сумерках в тишине: устали. Стало холодно, девушки прижались к ребятам. Все лежали вповалку. Ехали в полном молчании.

Артура клонило в сон, но он держался – боялся, что качнет на девушку-казашку.

Шофер нервничал, терял дорогу, потом снова выбирался на грейдер. Ползли еле-еле, чуть ли не на ощупь. Черная густая темень обступала машину.

Казах матерился по-русски, а девушка молчала. Артур пытался давать советы, просил врубить дальний свет. Ехали с ближним. Оказалось, дальний не работал – ламп в автобазе не было на замену.

Вдруг машина пошла по твердому покрытию, тряска кончилась, в кузове обрадовались – выбрались из бездорожья. И опять запели.

Девичьи голоса звучали просто ангельским хором, потом включились мужские.

Грянули про Москву, по которой уже здорово соскучились: «Кипучая, могучая, никем не победимая, страна моя, Москва моя…»

И тут страшная судорога пронзила тело Артура, он ничего не успел понять – дверцу вышибло, он вылетел из кабины и потерял сознание.

Очнулся под огромным бездонным звездным небом. Попробовал пошевелиться – удалось.

– Алик, Алик, – тряс его рыжий Никита, – ты Ирку не видел?

Дурацкий вопрос – он вообще ничего не видел, отключился, сознание потерял.

– Что тут случилось, – спросил он, пытаясь сесть.

– Ты что, не понял? Машина перевернулась. Задний борт в щепки… Все кто там сидел, вылетели.

И он нырнул в темноту.

Слышались приглушенные голоса, кто-то стонал. Никита нашел шофера – тот был невменяем. Просунулся в искореженную кабину. Отодвинул осторожно девушку шофера – струйка крови стекала из ее уха. В бардачке нашел фонарик и пошел вокруг перевернутого грузовика, пытаясь найти Иру. Ребята поднимались, кого-то тащили. Иры не было. Никита увеличил круг поиска – на обочине что-то чернело.

Посветил